Герайнт и Энид
А всё-таки, что такое рыцарство? Вопрос этот чётко разделяется на два. Существовали духовно – рыцарские ордена, каждый со своим уставом. Но в этом повествовании речь не о них, а о рыцарстве как явлении чисто «не формальном», о сообществе людей, существующих исключительно на основе неписанных правил. Что эти не писанные правила представляли собой на самом деле? Есть небольшая, но очень интересная и содержательная работа, которая так и называется «Рыцарство» автор Филипп дю Пюи де Кленшан. У него о надёжных источниках о средневековом рыцарстве сказано очень просто, их всего лишь два: церемониалы посвящения в рыцари, а также песни о деяниях, и рыцарские романы. Но церемониалы постоянно эволюционировали, как правило, в сторону усложнения, а романы, как отмечает автор, скорее всего так же далеки от реалий повседневности средневековья, как современные приключенческие от современности. Увы! Познать жизнь любого не формального сообщества можно только изнутри. Поэтому неформалы всегда могут влиять на жизнь государства, а вот государственным органам сложнее контролировать неформалов.
О, странная природа человечья,
Когда и люди лучшие меж нами
Проблемы сами создают себе,
Лож правдой посчитав, а правду ложью.
Вот потому, мы, в сумерках блуждая,
Наощупь познаём всё то,
Что не способны мы глазами видеть!
Когда готовы лошади их были,
В путь тронулись они, как и решил Герайнт.
Любя её со всей возможной страстью,
И в сердце чувствуя бурлящий крови ток –
Он шумом отдавался в голове – сказал:
«Со мною рядом не должна ты находиться.
Поедешь впереди, так легче будет
Мне наблюдать тебя, тебя оберегая,
Как долг супружеский велит беречь жену.
Со мною говорить ты не должна,
Ни слова одного ни под каким предлогом».
Энид в смятении , услышав это,
А он так рассуждает сам с собой:
«Изнежился, ослаб, размяк, отвык владеть
Своим оружьем драгоценным.
Пора мне снова твёрдым становиться
Как и моё оружие железное».
Он кошелёк деньгами полный отстегнул
От пояса, и бросил сквайру.
Энид последний взгляд на дом бросает,
На мрамора сияние его,
Которым он искусно приукрашен.
А сквайр новой ношей не доволен.
Но вот звучит команда: «В дебри!».
И тронулась Энид вперёд,
Сама дорогу выбирая
По воле случая туда,
Где свой притон разбойники держали,
А так же цапли обитали там:
Кругом болота, ручейки, пруды.
Тем более там труден путь для тех,
Кто посетил впервые это место.
Желая неприятность избежать,
Им ехать приходилось осторожно,
Коней придерживая шаг.
Герайнт так рассуждает сам с собой:
«Всё время, вместе с нею проведённое,
Окружена она заботой и почётом,
Всегда наряды лучшие имела,
И это истинная правда.
Но что-то приключилось с её сердцем.
Наверно просит небеса теперь
Беречь другого дорогого лорда,
А я об этом так и не узнаю,
Пока не просвистят об этом птицы».
Затем помыслил так он: «Если я
В такое положение попал,
На волю высшую мне надо положиться.
Она мне всё откроет не притворно».
Когда четвёртая часть дня
Уже была близка к закату,
Трёх рыцарей увидела Энид
Вооружённых, конных под скалой в засаде.
В тени её скрывались негодяи
И разговор такой вели между собой:
«Какой-то увалень к нам движется сюда,
Печален, как побитая собака.
Его легко убьём и завладеем
Его оружьем, конём и дамой».
Энид решила, как велело сердце:
«Я к лорду моему посмею обратиться,
И расскажу про этих негодяев,
Пусть даже если он убьёт меня за это.
Погибнуть легче от руки любимой,
Чем допустить его такую гибель».
Итак, она назад оборотилась.
Смущенье одолев, взгляд хмурый встретив,
Сказала: «Мой лорд, три негодяя под скалой
С намереньями подлыми таятся.
Их разговор я слышала. Они
Убить хотят вас, что бы получить
Оружье ваше, вашего коня,
А так же и меня».
Ответ звучал рассерженно и гневно:
«Я разве не велел тебе молчать?
Одной команды не довольно было?
Впредь исполнять! Сейчас увидишь
Кто победит, кто будет поражён.
Моя продлится жизнь, а смерть
Опять мной будет недовольна.
Смотри, как побеждает справедливость».
Энид вся бледная, переживая,
Стояла в стороне, а Принц Герайнт
Копье, пригнув, наехал на бандитов.
Грудь одному пробил – копьё вошло на локоть.
Копьё извлёк, направил ка других,
Но как сосулька колется копьё.
Тогда, подобно ветра буйного порывам
Мечом наносит он удары,
Один, другой, налево и направо,
Ошеломил и надвое рассёк обоих.
Потом, как шкуры со зверей снимают,
Оружие снимает с трёх волков,
Которых женщины ошибочно родили.
Оружие на трёх коней он грузит,
Уздечками связав всех трёх.
Тела лежать оставил, где упали.
Команду дал Энид: «Вперёд, я следом».
И вновь она прокладывает путь.
Теперь старался он держаться ближе к ней.
То жалость пробуждалась в нём,
То снова гнев вскипал, и, глядя на неё,
На ту, кого любил он больше всех на свете,
С трудом смирял в себе такие чувства,
Зовущие его с ней говорить,
Всё объяснить словами, но…
Но заблуждение сжигает изнутри,
И совести упрёки беспокоят:
Её неоспоримо совершенство,
Которым наслаждался много раз.
Вот так же полноводный Аск,
Стремиться к морю он. У Карлеона
Вот так же на пути его
Теченье переменчиво бывает.
В смятенье чувств скомандовал: «Привал!».
И вот её прекрасное лицо так близко –
Желание объятий пробудилось,
Но чувствует: вдруг онемел язык, и это
Тем больше ему злости добавляет.
Сама Энид с ним говорить не может,
Послушная его приказу,
И потому они страдали оба.
Таинственно смотрелся лес,
Наполовину скрытый мраком.
Заметила Энид: сквозь ветви дуба
Блеснул последний светлый луч,
И осветил укрывшихся под ним
Трёх конников вооружённых.
Один из них значительно крупнее её лорда.
В смятенье слышит разговор: «Смотрите, приз!
Три лошади нагружены оружьем,
И все на попечении кого? Девицы!»
Второй сказал: «Там есть ещё и рыцарь».
Сказал и третий: «Если не руками,
То головой он явно слаб».
Гигант ответил весело: «Так он один?
В засаде ждём, пусть ляжет отдыхать».
Энид сказала: «Так велит мне сердце,
Хранить мне верность лорду моему.
Ещё одну ему открою мерзость.
Мой лорд недавним боем утомлён,
А на него хотят напасть внезапно.
Посмею я запрет нарушить строгий,
Иначе как опасность избежать?
Мне легче смерть принять самой, спасая
Того, чья жизнь мне жизни собственной дороже.
Решенью своему верна,
Его спросила, робость одолев:
«Дозволено ли мне заговорить?».
Сказал он: «Да, ты можешь говорить».
«Злодея три в лесу в засаде затаились,
На вас, на спящего, хотят напасть,
И каждый хорошо вооружён,
Один из них намного вас крупнее».
Он весело ответил в этот раз:
«Пусть сотня их таится там в лесу,
И каждый меня силой превосходит,
И на меня все разом нападут,
Клянусь, пред ними я не оробею,
Как не робеешь ты передо мной.
Встань в стороне. А если я умру,
Ты лучшего найди себе мужчину».
Итак, Энид стояла в стороне,
Молилась и едва дышала,
Исхода поединка ожидала
Со страхом, нарастающим всё более.
Герайнт мишенью выбрал шлем.
Обманное движение копьём –
Металла треск, и шлем пробит насквозь,
И с грохотом низвергнут враг.
Ещё один стремительный удар,
Опасен он, как шквал на мелководье –
Ещё один сражён, в наивности своей
Искусством боя недостаточно владевший,
Сражён вторым, последовав за первым.
Приятель их, робея перед Принцем,
И слабость чувствуя свою,
Надежды на победу не имел,
Но верность договору соблюдая,
Как раньше слушать барабан привык,
В сраженье своим грохотом зовущий,
Пришпорил он коня,
Кличь воинский издал особый:
Так горного ручья стремительный поток
Сменяется вдруг рёвом водопада,
И звуки грозные врагу внушают страх.
Уловка эта действенна бывает,
Но результат получен был обратный.
Привыкнув убивать, нашёл он смерть свою,
Своею глупостью себя всего лишивший.
Потом, сойдя с коня, Герайнт
Заботливо отёр своё копьё,
Троих волков успешно поразившее.
Коней их всех троих уздечками связал,
И ей сказал: «Следи за ними ты».
И ей пришлось пасти всё это стадо.
Спокойно путь он дальше продолжал.
Она, продолжив путь по диким дебрям,
Заботилась о связанных по трое,
Нагруженных оружьем звонким,
Жалея их, кто от рождения,
Конечно, были хороши,
Однако, попав в плохие руки,
К бандитам на конюшню угодив,
Преступные приказы исполняли.
Зелёный мрак лесной преодолели.
Открылся им простор под небесами,
И город, укреплённый на скале,
И луг под ним, хорош он для охоты.
Сейчас покрыт он спелою травой,
И косари на нём, и юноша красивый
Идёт к ним и несёт в руках
Достаточно еды для косарей.
Герайнт, вновь жалость испытав к Энид,
Такую её бледность наблюдая,
Спустился вниз на луговину,
И поравнявшись с юношей сказал:
«Друг мой, ослабла моя дама,
Еды бы ей, её бы накормить».
«О, да, конечно, – юноша ответил –
И вы, мой лорд, поешьте тоже, хотя
Простая пища здесь для косарей».
Он выложил в траву всё из корзины.
Они пустили лошадей пастись,
И сами занялись едой.
Энид, на голод не смотря,
Брала не много, ела деликатно,
Не о себе, о лорде беспокоясь.
А Принц еду вкушал совсем иначе,
И сам был удивлён не мало, когда
Еды вдруг не осталось косарям.
Сказал он: «Бой, съев всё, готов я расплатиться,
Любым конём, нагруженным оружьем.
Себе любого можешь выбирать».
Весьма польщённый юноша ответил:
«Мой лорд, вы очень мне переплатили».
«Так стань богатым ты» – воскликнул Принц.
«Тогда приму я это как подарок.
Сейчас пусть дама ваша отдыхает.
Я быстро обернусь, вернусь
С едой для косарей, принадлежащих Графу,
Здесь всё его, и поле, и я сам.
О вас я расскажу ему.
С людьми приличными он любит пообщаться,
Зовёт их в свой дворец.
Вас тоже пригласит, и это будет
Как бы расчёт за пищу косарей».
Сказал Герайнт: «Не ел вкуснее пищи,
Такой, чтоб вызывала аппетит, и вот
Я косарей оставил без обеда.
Но Графу нанести визит в его дворце
Особого желанья не питаю.
Я много раз, в том Бог свидетель,
Во многих побывал дворцах.
А нужен я ему – пусть сам бы шёл ко мне.
Но если он любезно спальню на ночь,
И стойло лошадям, и пищу косарей
Нам предоставит, я не откажусь.
«Да, добрый лорд», – сказав так, юноша ушёл,
И рыцарем довольный, и собою.
Поднялся на скалу, пропал из вида,
Оставив их с их лошадьми одних.
Принц взглядом проследил за ним,
Потом он снова на Энид взглянул.
По-прежнему она не весела,
И чувствуя себя под подозрением
Напрасным, ложным тяжело вздыхает.
И снова жалость испытал он к ней,
А так же пожалел и косарей,
Которые остались без обеда.
А солнце грело и клонило в сон,
И вспомнился ей холл их обветшалый,
И крики галок, и трава, которую
Самой косить ей приходилось,
И вот замужество её,
Которое случилось столь внезапно…
Воспоминанья юноша прервал,
Вернулся к ним, сказал: «Ночлег готов для вас».
Герайнт сказал ей, следуя за ним:
«Общаться можешь ты с хозяйкой дома».
«Благодарю, мой лорд» - ответила она.
И снова шли они как прежде порознь,
И молча к месту своего ночлега.
Как два живые существа
Немые от рождения,
Скитальца два по диким дебрям,
Как два изображенья на гербе.
На взгляд прекрасны оба, но разделены,
Отдельно друг от друга существуют.
Нежданно шумной оказалась улица.
И голоса, и топот ног, и звоны шпор
На всём пути сопровождали их,
Но, протолкавшись сквозь толпу
Беспечных уличных гуляк
И женщин, поведением не скромных,
Явилися ко Графу Лимоурсу.
Владелец полновластный этих мест
Он превосходит возрастом Герайнта,
Но встретил, как положено, учтиво.
Он горячо и крепко руку жал,
Но на Энид поглядывал украдкой,
Её печальный облик подмечая.
Герайнту предложил отведать
Вина и лучшую еду.
Пусть гость и не знакомый, но приём
Достойнейший тому, чья внешность благородна,
Окажет благородный Граф.
Велел друзей своих созвать, устроить пир.
«Чем щедрость большую являю я,
Тем больше уважения ко мне».
Вот поданы вино, еда и Граф Лимоурс,
Немного опьянев, забавные истории,
Которые случились лично с ним, поведал.
Рассказ его вдвойне приятен был
В компании приличной и с вином.
Так камень драгоценный ярче
В хорошем свете гранями играя
Вниманья больше привлечёт к себе.
И Принц как все был увлечён,
И аплодировал, смеясь со всеми вместе.
Затем, когда и Принц уж опьянел,
Граф задаёт ему вопрос:
«Позвольте, лорд мне с вашей милой дамой
Беседу повести, а то, мне кажется
Она скучает здесь?» Ответил он:
«Беседуйте как вам угодно.
Ей лишь со мною говорить нельзя».
Поднялся Граф, и вот он рядом с ней.
И, с обожанием разглядывая ноги,
Решился он рискнуть, как рисковал он в покер.
На тихий шёпот перейдя, сказал:
«Теперь, как путеводная звезда, Энид
В моей ты жизни графа одинокого.
Как не хватало мне тебя, Энид,
Не чудо ли тебя мне встретить здесь?
Хотя и поздно, но оно свершилось.
В моей ты власти здесь сейчас,
Но ты меня не опасайся,
Я не дикарь, толк знаю в обхождении,
Пусть даже в сердце одиноком пустота…
Я знаю, повелитель твой меж нами,
Но прояви ко мне ты благосклонность,
Перемени привязанность свою,
Надежду малую почувствовать мне дай.
Энид, мы рядом, ты и я, и вот я счастлив,
И чувствую я долг теперь перед тобой.
Сидишь ты одиноко, молчаливо,
С ним разговаривать тебе нельзя,
Как будто бы служанка ты ему.
Так разве обращаются с любимой?
Наложницу так можно содержать.
Да, за тебя сражаться он готов,
Как и за вещь, которую владеет,
Что б избежать насмешек за потерю.
Но вижу я: и старенькое платье,
И немота – обида для тебя.
Все прелести твои достались не тому.
Покинь его, так будет справедливо.
Я в людях разбираюсь хорошо:
Любовь ушла – обратно не вернётся.
Но есть другой, влюбившийся реально,
И эта страсть становится безмерна.
Ответствуй мне, и он бессилен будет.
Сумею у него тебя похитить,
Но кровь я не намерен лить при этом,
И тем страдание доставить и тебе.
Не полон злобы я, как ров вкруг стен водой,
И без него бывает оборона
Надёжною. Скажи лишь слово,
Или молчи, и мне ты предоставь
Открыть о моих чувствах правду.
Употреблю всю власть, которую имею…
О, извини! Внезапное безумство
Любви не разделённой мной владеет.
Звучавший голос вкрадчиво и нежно,
Так жалость возбуждающий к себе,
Способен выдавить из глаз слезу,
Но влажными их делает не это.
А чувство страха перед дерзким графом.
Он пьян. Но женщины способны,
Когда опасность их подстерегает,
Скрыть чувства, и Энид сказала:
«Граф, если вы любви моей так долго ждали,
И честны вы со мной, тогда
Меня похитить можете хоть силой,
Но приходите утром, а не в ночь.
Усталость чувствую смертельную сейчас».
Окончив разговор, с поклоном Граф
Плюмажем помахал у своего ботинка,
А Принцу громко пожелал спокойной ночи.
С друзьями он продолжил болтовню
Уверенный, что лорда своего
Энид не любит, и легко, возможно,
Как скорлупу яйца разрушить их союз.
Иное думала Энид, когда
Она совместно с Принцем удалилась.
Приказ молчать она нарушить вправе.
Пока себя в том праве убеждала,
Заснул он крепко, и Энид
Будить не стала, пожалев его,
Иначе позаботилась о нём.
Прислушиваясь к ровному дыханью,
Оружие, добытое в боях,
Сложила всё она в укромном месте,
Чтоб взять его легко, когда потребность будет.
Затем сама дремала, но не долго.
Не лучший выпал день для путешествий.
Не просто спать, опасность сознавая,
Она же, как противная колючка,
Вонзившись в тело, вовремя разбудит.
Действительно, услышала она:
Граф дерзкий там, за дверью,
И не один, с толпой приятелей своих,
Шум голосов на рёв слонов похожий,
И крики петуха, зовущего рассвет,
В мир, кравшийся пока что слабым светом
И на оружье в комнате мерцая.
Она оружье осмотрела снова,
Теряясь и не зная, что ей делать.
Страшил её звук громких голосов.
Поднялся Принц и рядом с нею встал,
Запрет на разговоры отменил.
Она ему пересказала
Всё содержание беседы с Графом
За исключеньем слов своих,
А вместо этого она сказала
Как Принца любит сладостно она.
Не громко и не многословно
Сказала всё, что нужным посчитала,
И он сказал ей то, о чём подумал:
«Не по нему ты, значит, плакала в Девоне?»
Потом вздыхая тяжко так, продолжил:
«Красоты ваши все, приятные на вид,
Не больше, чем ловушка для глупца,
Которым правите потом вы как конём,
С удобствами в седле усевшись дамском,
Так приготовь же своё дамское седло».
И плавно и неспешно в доме шумном
Она, подобно духу домовому,
Скользила по проходу между стен,
И разбудила спящих лошадей,
Потом вернулась к лорду своему,
Готовая служить ему, как сквайер.
А он, тем временем вооружившись,
Так обращается к толпе:
«Друзья мои, что вам угодно?»
А ей: «На всех коней грузи оружье всё».
Она ответила предельно откровенно:
«Мой лорд, мне это не положено!»
«Ты всё имущество хранить должна –
Сказал ей Принц, – вперёд! Сегодня
Тебя ценю особо высоко.
Прекрасно служишь мне как зрение и слух,
Обет молчания при этом нарушая».
(Хотя я этому мешал немного сам).
Ответила Энид: «Мой лорд, страдали сами,
Меня вы заставляя замолчать,
Но с самого начала путешествия
Я слышала всё то, что вам не слышно было,
Опасность видела, не видимую вам.
Не отвращать беду обет я не давала».
Сказал он: «Да, конечно, поступая так
Благоразумен был я не вполне.
Как видишь, муж тебе такой достался
Упорный в заблуждении дурацком,
Но защитить оружием способный,
Когда ты бдительна и зрением и слухом».
Теперь он на неё смотрел
Всё с тем же прежним обожанием,
Которого лишил её напрасно
Как опрометчивый судья.
Она в смущении краснеет, отводит взгляд.
И он неловко чувствует себя.
Затем, вполне приличная дорога
От графа вероломного вела
Их во владения другого графа, Дурма,
Которого вассалы звали Бык.
Границ уже почти достигли
Бодрая Энид с угрюмым спутником своим.
Она назад оборотилась, видит:
Он грустен более, чем даже прошлым утром.
Её почти развеселило это,
Но мыслит, жалость испытав,
Теперь уже печалясь вместе с ним:
«Защитник мой и повелитель мой».
Но вдруг вдали под солнцем утренним
Оружие блеснуло, и донёсся
Тяжёлый топот множества копыт,
И видит пыль, и ловит слух её
Проклятья им несущиеся вслед.
И снова лорда своего приказ нарушив,
О том, что он не видит и не слышит,
В задумчивости путь свой продолжая,
Сказала, пальцем указала
Но тучу пыльную. А он,
Как воин не привыкший отступать,
Коня остановил и развернул,
Моментом позже буйный Граф Лимоурс
На чёрном скакуне, как туча грозовая,
Как шторма сокрушительный порыв,
И страстный вопль при этом издавая,
Герайнта атакует. Тот спокойно
Копьё своё готовит боевое,
И сбрую поправляет у коня,
Как прежде, смерти не страшась, но к ней готовый,
Противника дырявит он насквозь.
Но есть ещё дружков там графских стая.
Поддавшись панике, они
Как стайка рыб в хрустально чистых водах,
У Камелота дамбой окружённых,
Когда появится внезапно
Большая тень на отмели песчаной,
Спасаясь, бегством не жалеют плавников,
Так эти компаньоны Графа
Серьёзную опасность повстречав,
Пускаются в обратный путь.
Но, впрочем, их испуг не долог,
Не долго длится и печаль о Графе.
Одно с ним было общее у них:
Употребление вина.
Как солнца луч вслед шторму уходящему,
Улыбка у Герайнта засияла.
Он видит: в путь обратный лорды
Спешат быстрее, чем сюда спешили.
Он говорит: «У каждого из них
Ума, конечно, более чем чести,
В отличие от их же лошадей,
Которые не повернут копыт,
Неся в сраженье всадника с оружьем.
Я не разбойник, действующий подло,
А им оружье нужно для чего?..
Но погоди, сейчас не пост, а значит,
Подумать об обеде не грешно.
Нам встретиться сейчас бы с Графом Дурном.
На честь его придётся положиться».
С печалью прежнею смотрел он на неё.
Она, как прежде, слова не сказав,
Взялась за повод, продолжала путь.
Как страх не знающий мужчина,
Не ведая, что ждёт там, впереди,
Но путь готовый продолжать,
Пусть даже и ведущий к смерти,
Коня пришпорив, пожалел Герайнт:
Те бой не приняли, кто с Лимоурсом были,
И крови нет их на его оружье.
Но мысли грубые такие
Супруге нежной не сказал,
И пряча взор, он сдвинул шлем пониже.
А вот дороги поворот,
И на обочине хорошая трава,
И лошадь тянется пастись.
Герайнт не возражает.
Иначе всё Энид воспринимала.
От пережитого заметно побледнев,
Следила за сохранностью трофеев,
Чтоб груз оружия не сбросили бы кони.
Глаза не увлажнились голубые
И руки не дрожат её, когда
Обиды прежние вдруг в памяти всплывают.
Но покрывала старый шёлк
Блестит на солнце, ей напоминая
О прежней жизни с дорогим ей лордом.
И снова подступает огорчение.
А вскоре там, в той местности,
Где королевские законы нарушались,
Рыдает женщина над мужем поражённым.
Но кто услышит здесь стенания её?
А слёзы лились, словно летний дождь,
Полезный для владений Графа Дурма.
Опасностью нельзя пренебрегать,
Где есть вооружённые бандиты.
И дерзкий свист, и песня грубая,
И свист стрелы звучали уж не раз,
Здесь на дороге к замку Графа Дурма,
И ярость вызывали у него.
А конь без всадника ржёт жалобно, потерю
Переживает он как человек.
Но вот, когда был полдень, как обычно
Граф Дурм огромный, сияя рыжей бородой,
Для сбора дани выехал в поход,
И с копьями сто всадников при нём.
Но задержался здесь и крикнул громогласно:
«Он мёртв?» «Он жив! - ответила она поспешно –
Вы не могли бы дать своих людей,
Пусть унесут они его отсюда.
Несчастный день и место здесь плохое.
Но я уверена, он жив, и нет сомнений».
Тогда сказал Граф Дурм: «Отлично! Если жив
Зачем рыдать над ним как малое дитя?
Здесь преждевременны стенания и вопли.
А был бы мёртвый, тем более тогда
Лить слёзы глупо, этим не поможешь,
Испортишь только милое лицо.
Ну, хорошо. Возьмут его, в наш холл доставят.
Останется живой – зачислим в наш отряд.
Умрёт – найдём ему мы место для могилы.
Коня его возьми, не позабудь,
Он благороден как его хозяин».
Сказав так, он продолжил путь, оставив
Своих двух копьеносцев лучших.
Они ругались и как псы рычали,
Которых деревенские мальчишки
Съедобной костью дразнят, издеваясь.
Да, косточки теперь достанутся не им,
Другим, в поход ушедшим за добычей.
Но и терять того, кто умирает
Страшились больше, чем терять добычу,
И так же бережно, как ранее с добычей
Привыкли обращаться, мародёрствуя,
Носилки делают, его кладут на них,
Заботливо плащами укрывают,
Несут его в холл Графа Дурма.
(А верный конь, конечно, идёт следом).
Приносят в холл они носилки,
И ставят на дубовую скамью,
А сами в сторону отходят.
К своим товарищам им поздно возвращаться,
Тем больше повезло, и потому
Бранят они как прежде всё подряд.
Потерянное время, Графа,
Судьбу свою, а также даму.
Но их не слышала она.
Молилась о спасении.
Сидела долго возле лорда своего Енид
В просторном холле. Собственным дыханьем
Согреть старалась стынущие руки,
И в чувство привести его,
И разговаривала с ним,
Как с самым милым, кто ей всех дороже,
И слёзы капали на милое лицо.
Не в силах полностью очнуться,
Услышал он, как сердце подсказало:
«Она рыдает по тебе».
И разум то же самое сказал:
«Она рыдает по тебе».
Могучий Граф, как и всегда
К обеду возвратился в холл.
С ним копьеносцы. Грохот издавая,
Вооружение своё бросали кучей,
Наполнив холл и криками, и шумом.
А он копьё своё воткнул в пол мозаичный
И шлем повесил на него.
Картина эта странной показалась,
Такое поведенье копьеносцев
Для женских деликатных глаз.
Велел Граф Дурм вино подать и мясо.
Свиные туши подавали целиком,
Говяжие – делённые на части.
И пар от них туману был подобен,
И сумрачно в просторном холле стало,
И смолкли крики, шум утих.
Все молча стали есть. Так лошади их тоже,
Когда пасутся, ржать перестают.
Энид от них держалась в стороне,
Робея перед дикою толпой.
Но вот насытился Граф Дурм,
Обвёл он взглядом холл, вниманье обратил
На даму со склонённой головой,
И вспомнил он, как плакала она,
И благородство проявить решил.
Он встал, заговорил поспешно: «Ешь!
Поесть тебе необходимо, ты бледна.
Впервые вижу я такие слёзы, они,
Свидетель Бог, сведут меня с ума.
Вот если б кто так плакал обо мне!
О, леди сладкая, с тех пор, как я впервые
Цветы понюхал, лилию такую,
С таким прекрасным цветом щёк я не встречал
Между других достойных дам,
Чьи лучше платья, туфли и перчатки.
Ты выслушай меня, возможно, я не прав,
Но если бы ты мне явила благосклонность,
Моим владением владела бы, как я.
Кто может быть счастливей птичек двух,
Уютным гнёздышком владеющих совместно.
Весь урожай со всех своих полей
Готов я, как и все земные блага,
Которыми владею, дать тебе».
Он продолжал: «Здесь копьеносцы бравые,
Но тот кусок, который предназначен
Самой судьбою вовсе не для них,
Им не дано за щёку положить.
Да и вообще, давно уже их души
Себе присматривает «старый джентэльмен».
Подобные листве увядшей,
Которая должна опасть на землю,
Они к нему когда-то попадут.
Да, женщина такая вот, как ты,
Им не должна достаться как добыча.
С учтивостью смиренной я прошу
Ответь мне что-нибудь,
Позволь мне твой услышать голос».
Она заговорил еле слышно,
Но так, как разум подсказал:
Изобразить притворно благородство:
«Спасибо за заботу обо мне.
Конечно, угощению я рада».
И далее ответ её звучал смиренно:
«Но это преждевременно, пока
Мой лорд в сознанье не пришёл
И на меня не смотрит».
Её прервал могучий Граф.
Понять не в силах чувства утончённые,
Манеры благородные утратил,
Её схватил и потащил к столу,
И в блюдо ткнул, и крикнул грубо: «Ешь!».
«Нет, нет – Энид сказала твёрдо, –
Не буду есть, пока не встанет он
И не поест со мной.
«Тогда хотя бы пей!»
(И рог охотничий вином наполнил)
«Смотри, я это осушить могу за раз.
Свидетель Бог, когда не в настроении,
Всегда вино я пью для аппетита.
Так выпей, и захочешь есть».
Она заплакала: «Пусть видят Небеса,
Я выпью лишь тогда, когда
Мой лорд очнётся, сам предложит мне.
А если нет, не буду пить до смерти».
Весь красный, верхнюю губу кусая,
Он повернулся, холл хотел покинуть,
Но перед этим всё-таки сказал:
«Презреньем отвечаешь на учтивость,
Так знай: умрёт мужчина этот, несомненно,
Окажешься тогда в моей ты власти.
Не хочешь есть, не хочешь пить?
Тогда мольбы твои мне безразличны.
Я удивлён, красавица, а носишь
Поношенное платье ты. Смотри!
Такое поведение твоё
К тебе самой презреньем обернётся.
Но ты носить недолго будешь вдовий траур,
Поношенный потёртый шёлк.
Одену как красавицу тебя
Во всё, что красоты твоей достойно.
Да кто бы от такого отказался?
И потому ты будешь мне повиноваться».
Когда он так сказал, одна из местных дам
Великолепный показала шёлк,
Не местного, чужого производства. Он,
Как на газоне утренняя свежесть, когда
На нём играют капельки росы,
Переливаясь синим и зелёным цветом.
И так же он приятно льнёт на тело,
Как утренний туман на склон холма.
И будто бы раздался перезвон
Камней прекрасных драгоценных украшений.
Ответ Энид был строг и неприятен
Тому, кто силой всё решать привык
И мог бы повредить самой Энид,
Но всё-таки она сказала:
«Когда мой лорд меня увидел
Впервые в холле моего отца,
Меня он полюбил и в этом платье.
Потом я в этом платье бедном
Явилась ко двору, и Королева
Сама меня одела так,
Чтоб я была прекрасная, как солнце.
Но лорд мой мне велел одеть вот это платье
Для несчастливого такого путешествия.
В вопросах чести честным надо быть,
И платье старое поношенное это
Как шкуру старую я сбросить не могу
Пока мой лорд любимый не очнётся
И не прикажет сделать это сам.
Сейчас я, пребывая в горе,
Молю вас, проявите благородство.
Пусть Бог поможет вам остаться добрым,
А мне любить того, кого люблю».
Широким шагом Граф могучий
Измерил холл, кусая бороду зубами.
Стараясь овладеть собой, сказал:
«Бессмысленно мне с этой дамой
Быть вежливым, как было до сих пор,
Впредь будет обращение другое».
И вовсе не по-рыцарски рукой
Небрежно потрепал её за щёку.
Но в этом положении отчаянном
Подумала Энид: «Напрасно
Опасностью пренебрегает он,
Надеясь, что мой лорд не будет жить».
И вдруг издала крик пронзительный и резкий,
Как дикий зверь, попавшийся в ловушку,
Которую не видел он в лесу.
Герайнт услышал и очнулся, и меч схватил.
(Лежал он рядом на его щите)
Как молния сверкнул его клинок,
И шея мощная лишилась головы.
Она катилась по полу как мяч
И рыжей бородой сверкала.
Вскочили все, кто были в холле
И поспешили из него убраться,
Ожившего увидев мертвеца.
Когда вдвоём они остались,
Герайнт сказал:
«Энид, в моих победах есть твоя заслуга.
Я впредь не учиню тебе обиды.
Мы многое с тобою испытали,
Да, неприятности случались не однажды.
Теперь скорее я готов погибнуть,
Чем далее тебе не доверять.
Ты берегла мой сон, и не спала сама,
Ты говорила, что считала нужным,
Хотя тебе я это запрещал.
Тебе я верю как жене мне верной.
Готов с тобою вместе умереть».
На эту тему говорить Энид не стала,
Сочувствуя раскаянью его.
Сказала только: «Надо возвращаться,
А лошадь дамская похищена моя».
«Энид, садиться можешь впереди меня».
Энид сказала: «Да, поедем вместе».
И подошли к коню, который благородством
И верностью вассалов превосходит.
Довольный возвращением своим
К законному хозяину
Он ржёт и землю бьёт копытом.
Готов нести чету супругов на себе.
И белую звезду на лбу коня
Энид поцеловала, а Герайнт
Проверил у коня его копыта.
Потом, когда уселись на коня,
Энид поцеловала и Герайнта.
Они обнялись, отправляясь в путь обратный.
Так, после всех событий неприятных,
Почувствовав себя словно в Раю,
Хотя живым туда вход воспрещён,
Услышала она, прижавшись к мужу,
Что сердце говорило ей его:
«Ты плакать не должна, и слёзы
Твой больше не должны туманить взор».
И сердце ей своё сказало тоже:
«Взгляд голубых прекрасных глаз
Не может быть печален так, как прежде,
Но он внимателен, как прежде, должен быть,
Каким был там, в разбойничьих владеньях,
Что бы копьё у рыцаря Артура
Осталось бдительным, как бдительна и ты».
И тут же ей о том же самом
Напомнил голос резко прозвучавший:
«Остановись, пока ещё живой, но смертный».
И тут же тот же рыцарь говорит:
«Я узнаю Энид». А в нём она
Эдирна сына Нудда опознала,
И тоже прокричала громко:
«Кузен, собрались убивать того,
Кто жизнь вам сохранил великодушно».
Эдирн тот час же тон переменил:
«Мой лорд Герайнт, вас искренне любя,
Готов вас защищать от Графа Дурма.
Бояться нечего, Энид,
Когда в долгу я перед Принцем.
Кто полюбил вас, Принц, не важно и за что,
Вам верность сохранят, как все хранят
Любовь и верность Небесам.
Когда собой я был не в меру горд,
На пол -пути я находился к Аду,
Но поражение от вас
Меня с дороги этой увело.
Теперь я рыцарь Круглого Стола Артура.
Насколько мне известно, местный Граф
Полу -бандит, каким был я когда-то.
Послал меня Король ко Графу Дурму,
А сам Король – он следует за мной
С намереньем разбои прекратить,
И воле подчинить своей,
И приговор свой вынести ему».
Принц говорит израненный и бледный:
«Ты слышал приговор от Короля,
Который рыцари его исполнить рады,
Но выслушай другое: им придётся
Для Графа насыпать могильный холм,
Поскольку разбежались в страхе
Все те, кто наблюдал как Граф могучий
Лишился жизни в собственном же холле.
И рыцарь попросил его тогда:
«Прошу вас, Принц, со мною в Королевский лагерь.
Пусть сам Король услышит всё о том,
Как в одиночку вы собственноручно
Рискнули свой исполнить приговор».
Внезапно слабость ощущает Принц,
И собирается привал устроить здесь,
Надеясь, что Король его за это не осудит,
И получив ответ, казавшийся столь странным,
Эдирн сказал: «К Артуру если не идёте вы,
Тогда Артур сам явится сюда».
А между тем Энид двух опасалась страхов.
Один – не встретиться бы здесь
С бандитами другими, такими же
Каким и сам Эдирн недавно был,
И самого его она немного опасалась,
Припомнив страх, который испытала
Она когда-то, и сказала с чувством:
«Кузен любезный, вы когда-то были
Причиной сами страха перед вами.
Когда-то вы, вполне корректно
Во мне разжечь ответных пламя чувств
Пытались, надеясь на ответ желанный,
Пока отказ не получили Иниола.
(Таков ответ от сердца моего)
И пламень чувств реальным стал пожаром,
Но в поединке рыцарском тогда,
Кто полюбил меня по-настоящему,
Всем показал, где честь, а где бесчестие.
Паденье тела, головой о землю,
Вам приступы дурного гнева излечило,
Хотя считались вы непобедимым,
А мне добавило всё это новых чувств.
Вы после смерти вашего отца,
Владеньем завладели нашим,
Но я жила надеждою на то,
Что всё-таки когда-нибудь
Появится и тот, любовь чья будет
Намного искреннее вашей.
Теперь же, бедный мой кузен,
Глядите на меня глазами голубыми,
И чистыми, как свет Небес –
Они свидетель пораженья вашего.
Теперь готовитесь колени преклонить,
Таким явились вы сейчас вот здесь.
Но было появление другое
И тоже с искренним намереньем во взгляде
(Вы понимаете, о чём я говорю)
Победу одержать над тем,
Кому любовь сейчас вы изъявили.
С тех пор уже три года миновало,
Как я избавлена была от жизни жалкой,
И Королева оскорблённая довольна.
Но, к сожалению, при её дворе
Была я как зверёк, попавший в клетку.
Я вместе с удовольствием имела
Насмешек снисходительность и взгляды,
Следившие внимательно, как я
Сумею там вести себя прилично.
Зверьком пленённым я была на самом деле.
Я говорила с Дубриком святым,
Как мягко, кротко и тепло
Умеет говорить оратор этот,
И подчинившись мягкости его,
Вступила в брак совсем без колебаний.
Конечно, вы бывали при дворе,
И с Королевой тоже вы встречались,
Но вот меня там видеть не могли.
Не я сама себя подвергла испытаньям,
Но я держалась, как могла, достойно.
Все приключения пошли на пользу мне:
И я сама теперь другою стала,
И положение моё переменилось».
Потом и он был откровенен с нею.
Энид, натура простодушная,
Одна из тех, кто в горе
Друзьям опорой верною бывают,
Самообман вражде предпочитают,
Она ему с доверием внимала.
А в лагерь Короля они явились всё же сами.
Он сам на встречу вышел им, приветствовал,
И молча созерцал её,
Усталую безмерно, но счастливую.
Эдирн ей свою помощь предложил,
Она в ответ смущённо улыбнулась.
Помог он ей с коня сойти на землю,
Поцеловал по-братски, показал шатёр,
Раскинутый специально для неё,
Потом он обратился к Принцу и сказал:
«Когда вы, Принц, отправили меня
Границы вашего владенья защищать
Воспринял это я как наказание,
И был я не достаточно активен.
Теперь я мыслю несколько иначе.
Я понял: надобно от скверны очищать
Не только лишь одно какое-то владение
Сейчас себе я выбрал верный путь.
Смотрите, стал Эдирн совсем другим,
И дело делает сейчас он очень важное.
Не удивительна такая перемена,
Когда преображается душа.
Устроен этот мир довольно мудро,
Раскаянью он верит не всегда,
Оно ведь не всегда бывает полным,
А лишь стремлением прощенье получить.
Не так-то просто выполоть сорняк,
Оставив лишь полезные растения,
Чтоб сорное не прорастало снова.
Сумел Эдирн очистить свою душу,
И потому он – рыцарь Круглого Стола,
Желающий делами доказать
Всю преданность свою его высоким целям,
Наиважнейшим стало для Эдирна
Служенье бескорыстное ему.
Как все другие, жизни не жалея,
Приказы выполнять любые он готов,
Страну оборонять от тех,
Которые всегда предпочитают
Всей бандой нападать на одного,
Чем выходить на честный поединок.
И делу этому не изменю до смерти.
Затем речь произнёс Король.
Почтительно пред ним склонился Принц,
Считал свои заслуги важными не очень.
Потом вошли они в шатёр Энид.
Там лучший Королевский лекарь,
Умеющий пиявки ставить,
Его все поврежденья осмотрел.
Энид вокруг порхала словно птица,
Как жизни дуновенье было
И крови ускоряло ток
Волшебное воздействие любви,
Вот так и реку Ди своей водой питает
Таинственное озеро Бала.
Пока Герайнта раны заживали,
Блистательный Король передвигался дальше,
Проведать тех, о ком заботился и Утер.
Он справедливость Королевскую вершил
Для тех, кого давно не навещал.
И видит на холме Берг Шир,
Который был границей графства,
Людей каких-то. Белого коня
Они заботливо кормили, вычищали.
Как видно, всадник у него ленивый был.
Такое положенье не терпимо.
Пришлось Артуру самому распорядиться,
И людям он своим отдал приказ:
Очистить территорию от скверны,
Бандитов истребить, и утвердить закон.
Когда Герайнт вполне здоров был снова,
Они к Артуру в Карлеон на Аске
Явились. Снова Королева
Её как милую подругу обняла
И вновь её одела, чтобы
Она была прекрасная как День.
Герайнт воспринял это с одобрением.
Пусть с Королевой пообщаются как прежде,
И отдых добрый ей полезен будет.
Так времени достаточно прошло, затем
Они отбыли к берегам Северна,
И рыцарей полсотни, как и прежде,
В поездке той сопровождали их
На всём пути к родной своей земле.
И там он правосудие своё
Вершил по Королевскому закону,
И по веленью сердца своего,
Не слушая при этом шёпот злой.
И в остальном он вёл себя как прежде,
Вновь побеждая всех на рыцарских турнирах.
За это стали звать его Великий Принц.
Энид, любуясь им, от радости сияла.
Её прозвали Добрая Энид.
Ещё немного времени прошло, и холл их
Услышал звуки детских голосов.
Счастливой жизнь была.
Достойной была смерть
На вересковой пустоши
У Северного моря.
В бою за Короля.
Почему поведение рыцарей, встреченных Герайнтом, столь далеко от общепринятых представлений о рыцарстве, но тем не менее они рыцари? Вряд ли возможно получить исчерпывающий ответ на этот вопрос.
Но тут вспоминается другое. Два эпохальных романа. Один –Томаса Мэлори, он закрывал собой эпоху рыцарского романа. Другой – Сервантеса, открывал эпоху романа нового типа. Оба автора были посвящены в рыцари, оба были людьми благородными, отважными воинами, оба были очень талантливы, хорошо образованы.
Но сходство на этом не кончается. Оба автора создавали свои шедевры, сидя в тюрьме, и оба вовсе не были невинными жертвами репрессий.