Мерлин и Вивиен
Во всей европейской мифологии (а может быть и в мировой?) Мерлин – персонаж уникальный. Решение о рождении Мерлина было принято большинством голосов на совете демонов (у них тоже своя демократия), обеспокоенных быстрой и успешной христианизацией Британии. Проект «Мерлин» мыслился как антитеза Христа, рождение антихриста регионального уровня, но замысел не удался. Относительно этого есть две версии. По одной, когда демон в образе прекрасного юноши посещал мать Мерлина, она находилась в беспомощном состоянии и потому не совершала греха. По другой грех всё-таки совершён был, но Блэйз, предвидевший всё, повелел, вопреки обычаям того времени, окрестить младенца Мерлина сразу после рождения. Так или иначе, демоны допустили какой-то просчёт, и Мерлин не попал под контроль родственников по отцовской линии, но свои уникальные способности унаследовал именно от них. В этом отличие Мерлина от «нормальных» волшебников.
Как не бывает без порыва ветра шторм,
Так не бывает женщин без коварства.
В лесу Броселианд, под дубом вековым
Коварством чародейки Вивиен
В сон вечный Мерлин погружён лежит.
Правитель Корнуолла Марк
Сторонником Артура не являлся,
Не удостоился он Круглого Стола,
Но песни менестреля слушая,
Старался уловить: какие ветры дуют
Над Карлеоном и над Тинтагилем,
Штиль там иль шторм сейчас?
Вниманье незамужним дамам
Сэр Ланселот как прежде уделяет,
Иль благосклонность от великой Королевы
Ему дороже благосклонности Небес?
Прервал Марк менестреля. Вивиен
(Они вкушали угощенье вместе)
Сказала сладко: «Сэр, похоже,
Семейные дела Артура
Вас беспокоят больше, чем свои»?
Продолжила она с невинным видом:
«Возможно, беспокоит вас немного:
Как рыцарь честный честную жену
Невольной страстью опорочить может?
У Ланселота отношенья с Королевой
К опасному идут пределу,
Пока Артур в незнанье пребывает –
Наивная и честная душа.
Но Бог всё ведает, ему всё видно свыше».
Марк чашу допивает не спеша,
Как подобает в обществе приличном,
И перед тем, как холл покинуть,
Он обратился к ней: «О, Вивиен,
Возможно, опасения чрезмерны.
Змея опасна, когда прячется в траве,
Но как грешить ввиду всего двора?»
Она сказала, улыбаясь иронично:
«Возможно, есть здесь преувеличенье,
Но нравы разные ты встретишь при дворе.
Считает кто-то, что Любовь всегда права,
Пусть даже и греховною бывает,
И потому не так уж риск велик.
Но Ненависть бывает правой тоже.
Отец мой пал, сражаясь с Королём,
А мать сошла в могилу вслед за ним,
Успев родить меня, и вот теперь
Мне предстоит за смерть их рассчитаться.
Бывает так: в источнике на дне
Скопились ил и грязь. Вот так и у меня
На дне души скопились чувства чёрные.
Я облегчение почувствую тогда,
Когда всё скрытое я выплесну наружу.
Да, правда такова: Артур
Получит от меня урок.
А я пока что уподоблюсь Херувимам,
Известным из Писания Святого.
Такой я внешне буду, а на деле
Охотиться я буду как хорёк, способный
В любую норку с лёгкостью забраться.
Артура я натуру знаю.
И поведеньем внешне безупречным
Обманут будет безупречный Кинг!
Весь Орден будет у меня в руках,
И поседеет золотая борода Артура,
Когда почувствует бессилие своё
Перед моею изощрённой извращенностью».
Смеялся долго изумлённый Марк.
А Вивиен, как и намеревалась,
В день праздничный явилась в Камелот.
Пред Гвиневерой преклонив колени,
Пожаловалась на свою судьбу.
(Прирученных хорьков использовали для борьбы с вредящими посевам грызунами.)
«Зачем колени преклонила? Встань!
Какое горе у тебя?» И дама встала,
Сложила руки, опустив глаза,
Стараясь убедительною быть, сказала:
«Не что б горе, многие проблемы,
Так получилось, я же сирота.
Отец погиб, за Короля сражаясь,
А мать сошла в могилу вслед за ним.
И вот теперь, в родном мне Лионессе
Поддержки не имею и защиты.
А Марк Король преследует меня,
Прельстился он моею красотою,
Теперь ищу защиты у тебя.
Мне помоги как дама даме,
Твоя корона позволяет это.
Будь утешеньем мне таким же,
Какое нам даруют Небеса,
Будь ангелом земным, супруга Короля,
Который и в несчастии любом
Способен оказать любую помощь!»
Глаза подняла, робким сладким взглядом
Старалась уловить, какие
У Королевы чувства вызвала она.
А та, прекрасная как солнце в мае,
В наряде золотистом и зелёном
Сказала: «Бедное дитя,
Похвал достойное, терпела униженья.
Поправим всё, но к сожалению
Артур наш благородный не всегда
Осведомлён о том, что происходит.
Мы знаем, как коварен Марк,
Но мало знаем о твоём отце.
Да, кстати, на охоту соколиную
Сэр Ланселот сбирается сейчас.
Есть сокол у него, обучен превосходно.
Сейчас мы с ним его проверим в деле».
«Удачи вам» - сказала Вивиен, -
Я здесь вас буду ожидать пока».
Проехали ворота они чинно,
Беседу светскую ведя неторопливо,
Скрывая мысли тайные свои.
Портал ворот неспешно миновали,
А Вивиен тайком за ними следом
Отправилась на лошади своей.
«Наш Ланселот взволнован, чем-то озабочен.
А вот уже её он за руку берёт –
Вниманья знак – целует руку он её,
Своей рукой удерживая дольше,
Чем позволяют правила приличия!
Так вот как сокол наш охотится на птицу,
За страстью малою скрывая суперстрасть.
Когда в душе поёт сверчок,
Она становится легко воспламенима,
Огнеопасна как кудель.
Вот потому, что б избежать пожара,
Вымачивают лён в воде.
Сверчку бы в щель забиться глубже надо,
Не сбылись чтоб греховные мечты.
Но эти двое, - ах, - ведут себя иначе,
Мечту греховную стремясь осуществить.
Так действуйте на пользу мне!
Пусть двор во всех подробностях узнает,
Какой великий увалень Король,
Когда сэр Ланселот поступит с ним как крыса!
Чем больше буду знать о доброй Королеве
Недоброго, тем больше пользы мне».
Итак, они прогулку продолжали,
Готовя сокола к охоте и собак,
Неспешно разговор вели.
«Насколько благородны вы,
Настолько же и сокол благороден».
Слегка досадно стало Королеве.
«С другими дамами не лучше ли сравнить?»
«Прошу прощенья», - Ланселот сказал,
И сокола на волю отпустил.
Взлетает сокол, издавая звук,
На колокольчиков игру похожий.
Желанья страстные и смелость в нём звучат,
Не зря зовётся птицей благородной сокол.
Спасения добыче нет
От крыльев быстрых и когтей.
Охота эта продолжалась долго.
Решила Вивиен не очень
Надоедать Великой Королеве.
Знакомство с дамами придворными свела,
Стараясь обрести доверие,
И слухи собирала об Артуре.
Сама происхожденья не высокого
Любила сплетничать она о благородных.
Артур тем временем в отъезде находился,
Отправился на поиск приключений,
Как делал это он уже не раз.
Как враг, умеющий манёвры совершать,
Намеренья скрывая, Вивиен
Своею стала при дворе Артура.
Само названье – рыцарство,
Такое слово ненавистно ей.
И вот тем временем, пока Артур
Отсутствовал, искал он приключений,
Сумела разузнать она,
Что рыцари в отсутствие его
Ведут себя не очень благородно.
Конечно, это в радость было ей:
Когда их преданность слабеет,
Тогда надежды больше на успех
Её коварным замыслам зловещим.
Не знает ничего о них, Король
И должной помощи не сможет получить.
Но вот Король из странствий возвратился,
Их встреча состоялась с Королём,
И Мерлин там присутствовал при этом.
Известный всем своим искусством необычным,
Он строил Королю и корабли,
И гавани для них, дворцы и замки.
А также бардом и астрологом он был.
Слова бессильны передать
Всё уважение к нему всех тех,
Первейшим кто его Волшебником считали,
А также чувства и другие тех,
Кто также признавал его Пророком,
Но злобу ядовитую таили.
Конечно, извещён он был об этом,
Но относился к этому спокойно.
А Вивиен, его предвидя превосходство
Во всех магических искусствах над собой,
Решила с ним в свою игру сыграть,
Котёнком ласковым прикинувшись на время.
Мужчина старый – всё равно мужчина.
И вздохи тихие, и томный взгляд,
Фигуру облегающее платье
Не могут не привлечь его вниманье.
Не лесть, но лестные слова,
Как честная хвала его достоинств
Не могут не ласкать у старца слух.
Момент лишь надо выбрать подходящий.
На Мерлина напала меланхолия.
Предчувствия плохие у него,
Но всё-таки злосчастную судьбу
Корить за что-то мистик не привык.
Участвовать в борьбе добра и зла
Готов он, сколько хватит сил
Для достижения высоких целей,
А ежели случались неудачи,
За них винил всегда он сам себя.
Покинул он Артура двор. На берегу
Нашёл он лодку и воспользовался ей.
Известно это стало Вивиен.
Такое не входило в её планы.
Чтобы с волшебником контакт не потерять,
Нашла она и лодку для себя.
С рулём и парусом умела обращаться,
Попутный ветер вызывать умела тоже.
Достигла берега Бретани вскоре,
За Мерлином проделав этот путь.
Нашла его в лесу Броселианд,
В котором он укрытие искал,
Желая имя доброе своё сберечь,
Считая ненадёжными другие,
Какими послужить ему могли
Донжоны самых неприступных замков.
Стараясь добрые умножить начинанья,
Он медитировал в лесу. А Вивиен,
Во всём надеясь на своё искусство,
Первейшего Волшебника Времён
К другим занятиям надеялась склонить,
Желанья пробудить совсем другие.
Найдя его, склонилась перед ним,
Любовь свою тем самым выражая.
Златые локоны её волос
На платье ей атласное спадали,
Бесценное и цвета спелой сливы.
Припав к его ногам, она взывала:
«Топчи меня ногами, если
Я это наказанье заслужила.
В упрёк тебе ни слова не скажу.
Я ноги целовать твои готова».
И замолчала, точно рассчитав,
Какое вызвала его недоумение.
Как моря вид печален в непогоду,
Когда встают и опадают волны,
Унылым выглядел и он сейчас,
Не ожидал услышать он такие речи.
Подняв лицо, она к нему взывала:
«О, Мерлин, любишь ли меня?» и снова:
«О, Мерлин, любишь ли меня?» и снова:
«Великий Мерлин, любишь ли меня?»
Она сменила грациозно позу,
Ногой своей обвив его лодыжки.
Страдание и страсть изобразив,
Рукой слегка приобняла за шею,
При этом изогнувшись как змея,
Другой рукою на плече своем
Как бы случайно пряжку расстегнула,
И плечи обнажились у неё.
А он, стараясь не смотреть,
Ответил ей такими вот словами:
«Влюбившись искренне, ведут себя скромнее».
Ответила тотчас же Вивиен:
«Однажды в Камелоте в холл Артура –
Он тканями украшен драгоценными –
Тайком проник проказник милый эльф.
Известно это стало только мне:
Любви моей проказник домогался.
Но я свои не буду поцелуи
Дарить тому, кого не полюблю.
Тогда эльф милый слился со шпалерой,
А я её надела на себя.
Смотри меня от шеи до колен,
Тогда возможно лик его увидишь».
В искрящемся стояла она платье –
Так яркая окраска насекомого
Желанье пробуждает паука
Поймать его в расставленные сети.
Но, притворяясь жертвой, Вивиен
Желала зла, конечно, не себе.
Она сказала, улыбаясь грустно:
«Мои мольбы не трогают тебя».
Ответил он: «О, Вивиен,
За хитрость и обман тебе спасибо.
Они мою развеют меланхолию».
В ответ смеётся дерзко Вивиен:
«О, Мастер мой, подал ты всё же голос,
Хотя меня ты видеть не желал.
За это я должна сказать спасибо!
Ещё вчера ты рот свой открывал
Лишь для того, чтобы вина отведать,
Но чашу мне сейчас не предложил,
Какую бы мы вместе осушили.
Когда ласкает женская рука,
В мужчине жизни силы пробуждая,
Не важно, жертва ты обмана или нет,
А что в ответ? Не умные слова,
Пустые, как шумящий ветер.
Чего боишься ты, волшебник бородатый?
Не каждому я ноги обнимала,
Готовая их даже и помыть.
Да, прямо здесь, в лесу вот этом диком
Доверилась я полностью тебе.
А ты меня встречаешь как чужую.
Так значит зря болтают о тебе,
Какой ты мудрый, добрый и сердечный?»
Тут Мерлин взял её за руку сам, сказал:
«Я вижу, волосы твои не знали ножниц,
Лишь гребни, как и берег этот дикий,
Не видел ничего – лишь гребни волн.
Хотя природы вид здесь не веселый,
Предчувствия дурные здесь слабеют.
Я из-за них Артура двор покинул,
А ты меня преследуешь и здесь.
Я всё же маг и сомневаюсь очень,
Со мною откровенною ты будешь
Настолько же, как я с тобой?
Надеешься, тобою увлекусь,
Забыв при этом обо всём на свете,
И вот тогда познания мои,
Мою известность и моё искусство
Для достижения своих каких-то целей
Используешь. Не надо, девочка,
Остановись. Игра приятна эта мне,
Но всё ж другое у меня предназначенье.
Его я исполняю, и неважно,
Я увлекусь тобою или нет.
Сказала Вивиен, печально улыбаясь:
«Мной увлечёшься или нет, вопрос в другом.
Ты, пребывая в настроенье мрачном,
Повсюду неприятности лишь видишь,
И не в ладу сейчас ты сам с собой.
Скорее я тебя должна бы опасаться,
Скорее ты не искренен со мной.
Тебя Пророком люди называют,
Но кем считает Мерлин сам себя?
Ты сам признался в этот Вивиен:
Предчувствия дурные у тебя.
Но разве мистик уровня высокого
Решить вопрос такой сам не способен?
В ответ на предложение любви
Не следовало мне так отвечать.
А чтобы искренность друг другу доказать,
Секретами мы можем поделиться
Какие знаешь ты, какие знаю я.
Быть может, я тогда сумею
Придумать, как вернуть тебе покой?
Учить тебе меня не сложно будет.
И от общения с прилежной ученицей
Лишь возрастёт могущество твоё.
Откажешь мне – ты много потеряешь.
О, если опасаешься меня,
То все я подозренья отрицаю.
Придерживай свой гнев и не пускай наружу.
В свидетели зову я Небеса.
Безгрешна я перед тобою как младенец,
Чиста как молоко, какое он сосёт.
О, Мерлин, если обману тебя,
Хотя бы и не произвольно,
Тем боле из корыстных побуждений,
И совершу преступные обманы,
Пусть наказание найду
На самом дне безжалостного ада,
Откуда возвращенья нет,
Не прекращаются где муки,
И бесполезные мольбы
От наказанья не избавят.
Себе такого я не пожелаю,
В другом сейчас я вижу своё благо.
Ответив на любовь мою,
Ты мудростью со мною поделись,
И никогда о том не пожалеешь».
Держать её за руку продолжая,
Ответил Мерлин: «Мудростью владею, но
Когда-нибудь она изменит мне.
Друг друга здесь мы уверяем,
Что говорим одну лишь правду,
Как будто состязаемся мы в этом:
Мужчина или женщина правдивей?
Но как бы ни наивно прозвучало
В твоих словах простое любопытство,
На любопытство детское похоже:
Познать всё то, чего умею я,
В обмен на то, чего умеешь ты,
И, как бы убедительно и мягко
Твой голос не звучал, однако,
Всё это отдаёт простой интригой.
Так кто из нас окажется той мухой,
Какую в сеть поймать сбирается паук,
Когда тебе открою заклинанья,
Всю силу их, которою владею?
Нет, лучше соглашусь я быть распятым –
Вот это честно говорю тебе.»
Тут Вивиен как скромная девица,
Какую в сельской местности лишь встретишь,
Ответила, из глаз пуская слёзы:
«Ах, Мастер мой, со мной ты очень строгий,
Как строгим быть привык ты сам с собой.
Но, может, путь иной найду я к сердцу,
Не прозою, а песней, той, какую
Сэр Ланселот однажды с чувством пел:
«Не верь мне или верь всецело».
Подскажет песня правильный ответ.
Любовь, но только настоящая
Одарит счастьем настоящим,
Одарит раз и навсегда.
Когда играет тихо лютня,
Достаточно одной минуты,
Чтобы влюбиться навсегда.
Звук лютни может вне сомнения
Развеять всякие сомнения,
Решить всё раз и навсегда.
Сомненья разрешив, вдвойне
Тогда милее станешь мне
И верность эта – навсегда.
О, Мастер, нравится ли песня?»
Тут Мерлин посмотрел в её лицо,
Прекрасное как солнца свет.
Слеза и песня дело своё сделали.
Сомнения ушли на половину,
Ответил он почти что дружелюбно.
«Иную песню слушал я однажды
Под дубом этим, где сидим сейчас.
Когда-то здесь велась охота на оленя,
И рог охотничий в лесу здесь песню пел.
В то время Круглый Стол уже основан был,
И люди благородные стремились
Во славу Бога подвиги свершать,
И каждый превзойти других старался.
Охотничья погоня приближалась,
Отчетливее стали слышны звуки
Оружья клацанья, и виден его блеск.
Пылали страстью люди молодые,
Ничто их не смогло бы удержать.
Удачу предвкушая, зашумели,
И криками наполнили весь лес,
Да так, что заглушили звуки горна.
Причина радости такой понятна:
Олень прекрасен, лучше не бывает,
Но славен был не только красотой.
Собрал все силы, и прыжок он сделал,
Погоню он оставил позади,
Лишь тень его мелькнула вдалеке.
Исчез он как по волшебству.
Умолкли голоса, умолк и горн.
Но огорчение сменилось быстро смехом
И похвалой сбежавшему оленю:
Оружие другим послужит целям.
Вот так ребёнок, потеряв игрушку,
Поплачет и другою увлечется.
На том закончилась и песня эта
Такими вот просодией и рондо.
Твоя же, Вивиен, звучала песня сладко.
Но и проклятья грамотно слагают.
От пользы вред непросто отличить.»
Сказала Вивиен, печально улыбаясь:
«Не для того нашла тебя в лесу я диком,
Чтобы тебе хоть чем-то навредить,
Для твоего же собственного блага.
Возможно, легче женщине найти
Путь к сердцу твоему своею песней.
Ты можешь посмеяться и над ней,
Но искренней сказать не может леди:
«Вглядись внимательно в меня,
На всё готова для тебя,
Ничем не огорчу тебя,
Верна тебе я навсегда».
Такая песня не прекрасна разве?
Подобно жемчугу на шее Королевы
Чувств разных может бурю пробудить,
Да, разных, как родные сёстры
Бывают друг на друга не похожи.
По-разному бывают жемчуга
Нанизаны на шёлковые нити.
Немало рук твои держали руки,
И слушал ты немало менестрелей,
Всегда по-разному звучат их перлы,
И руки тоже разными бывают.
Но есть и то, что не подвержено сомненьям:
«Любви возвышенной все женщины желают».
Чем крепче кремень – ярче искры,
Какие высекают из него.
Чем выше у мужчины слава,
Тем больше верность женщины ему.
Хотя, конечно, дьявол подстрекает
Завидовать других ему во всём,
И в этом Мастеру несчастье и беда».
Держать её за руку продолжая,
Ответил Мерлин: «Наблюдал однажды,
Когда искал волшебную траву,
Как юный сквайр гулял вот здесь в лесу.
А цвет щита – небесной цвет лазури.
Орёл на левой стороне щита,
А справа и немного выше – солнце.
Девиз герба - «Ищу я славы».
Что тут сказать? Девиз другой
Тогда я предложил ему:
«Честь сохранить – важнее славы».
Смутился юноша, но после
Как добрый славный рыцарь жил.
О, Вивиен, вполне возможно
Преувеличила ты меру чувств,
Не различая похоть и любовь,
Хотя не скрою, ты мне симпатична.
Но если уж о славе речь вести,
Прославится мужчина разве этим
Сомнительным порою удовольствием,
Иль сам в вассалы к женщине попав?
Другое у меня предназначенье.
Хватает у меня забот,
И их становится со временем всё больше!
О чём ещё сказать? Те, кто стремятся
Любой ценой известность обрести,
Известность обретут, но вот какую?
Да, кстати, я, конечно, знаю
Какую зависть дьявол тем внушает,
Кто в слабости своей достичь не могут
Доступное немногим. Как когтями
Царапает несчастным зависть сердце.
Благословенны дни, когда я был безвестен.
Теперь же меня рушит изнутри,
Как рушит шторм утёс береговой,
Моя известность, чувствую я это.
Уменьшить бы её хоть вполовину,
Но не получится, пустые
Мечты об этом, как и детские мечты.
У мага, мистика судьба как будто
Качается на острие меча,
И потому-то, сам не знаю,
Куда ведут меня известность, слава.
Поэтому не много сможет мне
Твоё искусство дать, которым
Готова ты со мною поделиться
(Хотя и короли нуждаются в учёбе).
Неважно, ты лукавишь или нет
В то время как я искренен с тобой,
Мне волшебства вполне того хватает,
Которым в совершенстве овладел.
Излишество мне только повредит.
Оставь свои способности себе,
Употреби для женских своих целей.
Найдёшь тогда и настоящую любовь».
Улыбка Вивиен ещё печальней стала:
«Я разве не клялась? Лукавлю я? Пусть так!
Но что мне пользы говорить неправду.
Неправильно ты понял Вивиен.
Мы, женщины, всегда под подозреньем,
Мы грешны, полагают, изначально,
И ты меня такою же считаешь.
Твоё как видно не способно сердце
Прочувствовать достоинства мои.
Что предлагаю я, считаешь ты неверным.
Ты лучше бы меня приревновал,
И взаперти держал бы словно в клетке,
Ни с кем чтоб не делила я любовь.
Такую пышнотелую, сердечную
Желающий найдётся соблазнить.
И только заключенье в башне,
Чьи стены не пропустят даже звуки,
Поможет всех соблазнов избежать».
Великий Мастер весело ответил:
«Когда моложе был, изведал я соблазны,
Они ведь тоже волшебству сродни,
Не избежит их сердце молодое.
Но что сейчас об этом говорить?
Я руку подержать могу твою в своей,
Но мало радости бывает от объятий,
Когда мне плохо служат мои ноги,
А также и другие части тела.
В награду за поэзию твою
Не хочешь ли послушать ты легенду?»
«Когда-то на Востоке жил Король.
Меня он помоложе, но не молод,
Но возраст не мешал ему быть резвым.
Случилось так: какие-то пираты
Однажды посетили его порт.
Хотя уже награбили немало,
Когда увидели прекрасный берег,
И женщины как раз пришли купаться –
Вот самая желанная добыча!
Преступные деяния, однако,
Не тем, что ожидали, завершилось.
Девица там нашлась одна,
Достойно она им сопротивлялась,
А тут как раз Король явился с войском.
Бандитов половину истребил,
Рассеял прочих, и с тех пор
На море прекратились грабежи.
Девицу ту отважную Король
Своею Королевой объявил.
Она была прекрасна и нежна,
Всегда с достоинством себя держала.
Но местные обычаи одобрить
Решение такое не могли.
Девица та была простолюдинка.
Кто Королю служил, с ним были не согласны,
Себя свободными считали от присяги,
И это не могло не повредить
Судьбе дальнейшей Короля и Королевства.
Увидев ослабление его,
Соседи не остались равнодушны.
Подробности не важны, важно то,
Что всё могло закончиться плачевно.
Во всём, конечно, обвинили Короля
Всех прежде те, кто кинули его,
Усердие утратили в служении.
Но верными остались Королю
Волшебники – они умнее были.
Всю силу магии своей употребив,
Войска противников они остановили,
И вразумили граждан неразумных,
Готовых взбунтоваться, и расправу
Над Королём несчастным учинить,
Тем самым погубив самих себя.
Да, только волшебство смогло тогда
Трагедию такую отвратить,
Иначе много было б пищи воронью
В развалинах былого королевства.
Да, мудрость волшебства – рубеж последний, если
Другая оборона не надёжна.
Вот потому своё искусство берегу,
Не трачу я его на пустяки».
Услышав это, отстранилась Вивиен,
Сказала: «Пить мёд твоими бы устами.
Раскрой глаза, задай себе вопрос:
Как может женщина причиной быть войны,
Когда война – мужское развлечение?
Причины для войны всегда найдутся,
Любовь и ревность лишь одни из них.
У нас, у женщин, принято иначе
Решать проблемы, если возникают.
Иные поводы у нас для недовольства,
Иные способы нам выразить его.
И если кто-то недоволен Королевой,
Не проще ли в питьё подсыпать яд,
Конфликт уладить без кровопролитья,
А также обойтись без волшебства.
Что скажешь мне на это, маг?».
Умолкнув, снова обняла его,
Рукой на сей раз крепче шею сжала.
Глазами поиграла так,
Как будто бы была его невестой.
Смеётся он: «Не очень нравится мне это.
Кого ты всё-таки собралась соблазнить,
Мужчину лысого с большою бородой,
Предпочитающего лес и одиночество?
Немало книг я разных прочитал,
Встречал такое предостережение:
Глаза красивые бывают и у монстра,
Когда он прячет от тебя всё остальное,
Не открывая свою истинную сущность.
Вот так же и вино, приятное на вкус,
Коварно по своей природе,
И если выпить лишнее,
Последствия приятны не вполне.
А в состоянии не трезвом,
Какой бы ни был ты кристально чистый, честный,
Как говорит простая поговорка:
Не сможешь правильно тогда ты всё увидеть,
Когда под веки пыль тебе надуло.
Да, солнца свет помочь тогда бессилен,
Когда твоё туманиться сознание,
И никакая мистика не сможет
Местами поменять луну и солнце,
Остановить движенье бури грозной,
Ломающей легко сосновый лес.
Когда Король так очарован Королевой,
То нет возможности спасти его
От опьяненья самого коварного,
Которое опасно и для жизни.
И потому я выбрал этот берег.
Возможно, здесь, уединившись, я пойму
Из книг своих: так что же дальше делать
Мне, старику, теряющему мудрость».
Сказала Вивиен, смеясь:
«Имеешь книги и читаешь с удовольствием.
Давай обсудим то, что знаешь ты и я.
Не надо книги прятать в сундуке,
Они содержат тайны древних знаний,
Как древние курганы сохраняют
Под слоем дёрна многовековым
Рассказы о прошедших здесь баталиях
Неистовых и благородных наших предков.
Позволь мне правду в книгах прочитать,
Иль кажется неубедительною просьба?»
Они друг другу мило улыбались.
У них обоих опыт был,
Как следует себя вести
С тем, кто обучен школой не плохой
Умения построить разговор
Неспешный, долгий, осторожный.
Ответил он: «Читать умеешь?
Приятно это слышать, Вивиен.
Ты, может быть, не менее меня
Страниц прочесть способна каждый день.
Но всё-таки познанья иногда
Совсем не безобидными бывают,
Величие быть может и ужасным.
Язык писаний может быть и злой.
Чем глубже мы вникаем в его суть,
Тем осторожней надо быть с такою книгой!
Тяжёлыми бывали эти тексты
Для глаз и для ума бессонной ночью,
Какие приходилось мне читать
В течение моей столь долгой жизни.
Пытаясь в них найти, что нужно мне,
Порою находил совсем другое.
Бывает волшебство не только добрым.
Простые истины, доступные ребенку,
Который сам умом невинно чист,
Да, даже их сумеют повернуть
Другою стороною те,
Кто чарами зловещими владеют:
Запутать, совратить и соблазнить,
На путь заставить повернуть неверный;
И могут, к сожалению, тогда
Стать клятвы ненадёжны даже тех,
Кто Круглый Стол сейчас благословляют.
Не все пройдут любые испытания,
Не все сумеют избежать соблазнов,
И клятвы обернуться болтовнёй».
Тут, огорчившись искренне вполне,
Сказала Вивиен: «На что ты намекаешь?
Как много я терпела от людей,
Кто, пребывая в сытости и пьянстве,
Себя считали чуть ли не святыми.
Я здесь как женщина беседую с тобой,
Ты как мужчина должен различать
Где чувства женские, где истинное свинство!»
Тут Мерлин отвечает откровенно:
«Затронула больную тему ты.
И я об этом думаю подчас,
Как самому мне так не опуститься».
Нахмурив брови, так сказала Вивиен:
«Сэр Валентин знаком тебе, конечно.
Оставил он жену с двумя детьми
Для путешествия по дальним странам.
Он обещал вернуться через год.
И что же? Проходят год, и два, и три.
Умом как видно ослабел отец,
Случается такое в полнолуние.
Заботится теперь лишь о себе,
А дети лишены его заботы».
Ответил Мерлин: «Да, конечно,
История такая мне известна.
Сэр Валентин там, в землях дальних
Однажды повстречал другую даму,
Она его с семейством разлучила.
Коль страсть любовная сильнее брачных уз,
Жена как будто бы не существует.
Да, правда к сожаленью такова».
«О, да! - сказала Вивиен, -
История вполне правдива.
А что сказать о сэре Саграмуре,
Который носит прозвище Желанный.
В доверие умеет он войти,
Цветы подарит, песенку споёт.
Такой посев произведя,
Когда он принесёт свои плоды,
Проворно собирает урожай».
Смеётся Мерлин: «Надо поспешить,
Когда плоды созреют, опадают,
Пусть даже и поклёванные птицей.
Другая мне история известна.
Порывы ветра, бурного однажды
В Артура холл внезапно ворвались,
И темнота покрыла всё вокруг,
В которой различить уж невозможно,
Там, в лабиринте комнат, коридоров
Где люди, а где статуи стоят.
Что делать дальше, каждый сам решал,
Кому какие были проблески сознанья:
Остаться верным Королю как прежде,
Или ловить момент благоприятный?
Порывы ветра так и побуждали
К дурным поступкам в полной темноте,
И статуи прекрасные исчезли.
Не рыцарский, конечно, это подвиг,
Но думали: быть может Королю
Те статуи не очень-то нужны?
Вот так свою оправдывают подлость,
И подлецом себя при этом не считают,
Но только лишь удачливым, счастливым.»
«О, да!» Сказала Вивиен.
«История вполне правдива тоже.
А что сказать о сэре Персивале?
Прелестный юноша – Христу ягнёнок –
Как оказалось это только с виду:
Как жертвенный баран для сатаны
Перед часовней пьяный он упал,
И выглядел совсем как падший ангел!»
Ей Мерлин отвечал вполне спокойно:
«Сэр Персиваль душой конечно чист,
Но всякое бывает в нашей жизни.
Коварство у вина необычайное:
Не только перед храмом пасть,
Но вынудит упасть и в храме тоже.
Так что сказать о сэре Персивале?
Его как видно посох сатаны достал,
Коварная подножка состоялась.
Но если человек столь благороден,
Своим происхождением известен,
Скорее всё же он – Христу ягнёнок.
А грех свой пусть замолит в той часовне,
Перед которой пьяный он упал.
Надеюсь, в этом ты со мной согласна?».
Тут снова хмурит брови Вивиен:
«А что сказать о сэре Ланселоте?
О их гламурной связи с Королевой
Теперь известно даже и ребёнку.
Все шепчутся об этом по углам».
Теперь он ей ответил огорчённо:
«Да, я конечно извещён об этом.
Сэр Ланселот назначен был послом,
Невесту Королю доставить что бы.
Он сделал это, и уже тогда
За ним вслед слухи потянулись эти.
Но что должны сказать мы о самом Артуре:
Блистательный Король себя не запятнавший».
Со смехом отвечает Вивиен:
«Не запятнал себя ничем? Но он мужчина!
Так что же он смотрел сквозь пальцы,
Кому его невеста подмигнула?
А Круглый Стол свой собирая
Становится не зрячим он совсем,
Не видящим на нём ту грязь,
Какую вижу я, как дама.
Или не хочет замечать
Мужским своим беспечным взглядом.
Король он славный, но дурак».
Ответил Мерлин с болью в сердце:
«О Короле моём вот так-то вот толкуют,
За истину считая только то,
Что может очернить и опорочить,
Не утруждаясь сбором доказательств!
Мужчину или женщину всегда
И в чём угодно можно обвинить.
На то и существует грязный рот:
В любое проявленье чувств любых
Вложить какой-то нехороший смысл,
И слухи ширятся кругами по воде,
Пороча тех, кто непорочны».
Но Вивиен его умерила горячность.
Рекомендуя придержать язык,
И к правде добавляя клевету,
Изоблечить которую не просто,
Она покрыла грязью всех подряд:
Не только Ланселот нечист, Галахад тоже.
Её слова последствия имели
Совсем не те, которых ожидала.
Нахмурил брови он, а после
Прикрыл глаза, ресницы у него
Такие же как волосы – седые,
И тихо рассуждает сам с собой:
«Делиться с ней своими всеми знаньями,
И самому себе готовить западню?
Что говорит распутная девица!
Всех с высоты она спустила вниз
Конечно, все мы люди – не святые,
Но женщина в сравнении с мужчиной
Грешит изобретательно вдвойне.
Достоинства и слабости всех тех,
Кто Круглому Столу примерно служат
Давно известны мне, она же
Всех опустила в сточную канаву,
И с видом самым искренним клевещет,
Не предъявляя веских доказательств.
Поверить даже части обвинений
Ей приведённых здесь способен только тот,
Кто туп необычайно, или тот,
Кто совершил моральное падение
И потому желает сам
Повсюду видеть грязь, в которой извалялся.
Поэтому ему так, как и шлюхе
Нет огорчения сильней, чем видеть тех,
Чья безупречна репутация.
Всех опустить – вот способ лучший
Возвысить самого себя,
И осуждать, конечно, за глаза,
А не в глаза, так безопасней будет.
Ворона тоже каркает на всех издалека.
Досадны мне такие разговоры,
И от беседы этой я устал».
Почтенный старец, седина его
Бела как шерсть породистых баранов,
Он бормотал то тише, а то громче,
Дыхание с трудом переводя,
Но Вивиен сумела разобрать
Довольно чётко слово «шлюха».
Такое слышать неприятно очень
В ответ на предложение любви,
Не важно, оно искренне, иль нет,
Но будучи искусною в коварстве,
Она сумела мило улыбнуться,
Она к нему уселась на колени,
Щекой прижалась, хотя был он ей
Не более приятен чем мертвец.
Смятенье чувств он изобразила,
А руку опустила ниже,
Потрогала на поясе кинжал.
(Для совершенья мести вещь полезная,
Но это преждевременно сейчас).
Заплакала со всем возможным чувством,
Рыдала в голос, горько, безутешно:
«Жестокие какие откровения!
Печальнее печальной самой песни
Услышать их ответом на любовь!
Казалось бы, любого волшебства
Сильнее волшебство любви, однако,
В лесу ты диком одичал и сам.
О, Вивиен! О, бедная она!
Подозревается в свершенье преступленья
Без предъявленья веских доказательств».
Немного поразмыслила она,
Решая, что ей делать дальше.
Сцепила руки, стон издала громкий:
«Козлёнком к материнскому соску
Тянулась я, но молока в нём нет.
Я думала ты более сердечный.
О, Бог, зачем я полюбила
Ничтожного и жалкого мужчину,
Лишённого всех чувств, души и сердца.
Напрасно тратила я страсть свою как видно.
Двор Короля и рыцарство его,
Которое ты видишь только светлым,
Не замечая пятен темноты,
Единственный предмет твоей заботы.
И потому – ты статуя,
Которая стоит на пьедестале
С венком живых цветов на голове
Которой поклоняются, но всё же
Холодная она, а не живая.
Мне жизни путь казался до сих пор
Приятною и лёгкою прогулкой,
Но вот скала попалась на пути,
Тропу загородила, в ней пещера,
В пещере волк, и со слезами
Бессмысленно его молить
Сменить свой нрав и стать добрее».
Она прервалась ненадолго,
Склонила голову, скрывая волосами
Случайную гримасу на лице.
Рыдала снова, а в лесу меж тем
Темнее стало и поднялся ветер.
А у волшебника поднялся в сердце гнев,
Который плохо совместим со здравым смыслом.
Её частично признавая правоту,
Он молча гневался, под дубом сидя.
Взгляд обратив через плечо, вдруг пожелал
Укрыться меж его корней,
Раз навсегда покончить с волшебством:
«Забот не счесть, а плата вот такая!
Она ведёт себя со мною как судья, который
Читает приговор под грохот барабанов
И слушать не желает оправданий.
Конечно, не обидным быть не может
Такое поученье от девчонки,
Но так считает не она одна!».
Удобно сидя на его коленях,
Почувствовала сердцем женским:
Нашла она с волшебником тон верный,
Слезами большего добилась чем словами,
Играя чувствами его задела чувства.
Раз урожай созрел, пора срывать плоды.
Желая закрепить успех,
Предчувствуя удачу, сказала:
«В любви тебе никто и никогда
Не объяснялся, сам ты не влюблялся,
В делах сердечных опыт не обрёл,
Поэтому признания мои
Считаешь ты вульгарными чрезмерно.
Но правилам любви не поздно и сейчас
Тебя учить, я к этому готова.
Учение тебе не повредит ничем,
Скорее буду я в убытке,
Делясь с тобою частью моих знаний.
Меня послушай, для моих фантазий
Безмерный открывается простор.
Не думай о плохом, подумай о хорошем.
Страсть юная бывает и беспутной,
Тем более к тому, чей возраст столь велик,
Но знай, капризы именно такие
Сильнее всяких прочих чувств.
Готова я поклясться в этом:
Пусть надо мной сгустится мрак небес,
И молния меня пусть поразит,
И в пепел обратит мой мозг,
Скрывает если он какую-то интригу».
Как только речь закончила она –
На море шторм поднялся, с неба грянул гром.
Дал трещину гигантский дуб, как будто
Гигантским он расколот остриём.
На землю пала тьма, теперь вокруг
Едва видны ближайшие деревья.
Объял страх Вивиен. На небесах
Конечно, слышали всю лживость её клятвы,
И это осознав, она затрепетала
Как бабочка, коснувшись огонька,
На свет которого сама же прилетела.
Срывая голос, плача, заикаясь
Взывала к Мерлину: «О, Мерлин!
Как бы ты ко мне не относился,
Теперь спасти меня способен только ты».
К нему прижалась, трепеща от страха,
Его назвала повелителем своим.
Но страх такой ещё не повод
Забыть и цель, и способ достиженья цели.
Кровь холодна волшебника, но всё же
Её возможно то же подогреть.
Сквозь слёзы каясь, страстно порицала
Саму себя, ошибки признавала,
И даже ту вину, какая не её,
А Мерлина при этом называла
Мой лорд, мой бард и мой пророк.
Свой голос не жалея напрягала
Чтоб Мерлин слышал всё за шумом ветра,
Чтоб слышал стон её, не древесины,
Которая под ветром гнётся.
Усталость чувствуя и разумом слабея
Ей Мерлин сдался, и своё искусство
Ей передал, а передав, уснул.
Тотчас она воспользовалась этим,
И к волшебству его добавила своё.
Его обычный сон в сон вечный обратила,
Волшебника под корни дуба поместила,
А вместе с ним его былую славу.
Взмахнув руками шторм остановила,
Воскликнула: «Вот видишь, шлюха
Победу одержала над тобой, дурак!
С ней лес волшебный в этом согласился,
И эхом повторил своим: «Дурак!».
Сколько легендарных героев, начиная с библейского Самсона, тем или иным образом имели неприятности от женщин? На эту тему впору проводить отдельное исследование. Почему женщинам отводилась роковая, а порой и зловещая роль? А не потому ли, что многие мужчины, литературно обрабатывавшие народные предания, сами бывали не очень удачливы в личной жизни? Примеров достаточно, начиная с Гомера. Вот и слагались непроизвольно у литературных гениев истории о героях, страдающих из-за коварства женщин. Кстати. Своеобразный «рекорд» поставил не кто иной, как добрый разбойник Робин Гуд. Он, согласно легенде дожив после бесчисленных и невероятных приключений до 92-х лет, всё-таки умудрился погибнуть из-за женщины.