Последний турнир
Мифология всегда многовариантна. В истории Тристрама и Изольды в разных вариантах можно встретить подробности, которые звучат различно. У Теннисона рассказ о приключениях Тристрама короток, не сказана предистория событий, подробности предыдущей жизни персонажей. Кое-что желательно пояснить. Тристрам – племянник Короля Марка. Изольда Прекрасная и Изольда Белорукая родственницы, скорее всего двоюродные сёстры. Имя Сэра Тристрама высветелось на одном из свободных на тот момент сидений Круглого Стола; именно на том, которое ранее принадлежало Сэру Мархальту, которому Сэр Тристрам нанёс смертельную рану на своём самом первом поединке. Сэр Мархальт – брат матери Изольды Прекрасной, Королевы Ирландской, дядя Изольды Прекрасной. Тристрам не только могучий рыцарь, равный Ланселоту, он превзошёл всех умением играть на арфе. Музыке он обучался во Франции. К сожалению, и у Теннисона, и у Мелори мало сказано о Дагонете. Этот корлевский шут действительно был посвящён в рыцари. По одной версии в рыцари его посвятил сам Артур, по другой – Сэр Гавейн, склонный к юмору и шуткам.
Осенним днём вблизи от Камелота,
Где листья жёлтые роняла роща,
Шут королевский Дагонет, он в рыцари
Был тоже посвящён (конечно, в шутку),
Дурачился, скакал (не на коне, конечно).
Тристрам (вот он был на коне)
В руках держал он, как обычно арфу,
С рубинами на арфе ожерелье –
Турнира драгоценный приз –
Спросил шута: «Не утомились, Сэр Придурок?»
Артур и Ланселот однажды,
Поездку деловую совершая,
Услышали вдруг тихий детский плачь.
На дубе, на скале стоявшем, гнездо орла,
Не птицы, а ребёнок в том гнезде.
Когда его достали из гнезда,
Увидели: у маленькой девчонки
Ранений нет от клюва и когтей,
Что удивительно, но странно и другое.
У девочки на шейке ожерелье
Рубиновое, редкой красоты.
Артур на попеченье Гвиневеры
Найдёныша решил отдать,
Но Королева поначалу
Не с радостью малышку приняла.
В последствии же нежно полюбила
И Птенчиком ребёнка назвала.
Не долго эта радость продолжалась.
Ребёнок умер. Королева,
Горюя, с просьбою к Артуру обратилась:
«Желателен турнир по случаю такому,
Приз победителю – вот это ожерелье».
Артур сказал: «Орла подарок
Могла себе оставить Королева.
На поясе, на шее, на руках
Для драгоценностей ещё есть место. Кстати,
Браслет алмазный, приз турнирный свой,
Вам преподнёс однажды Ланселот?»
Ответила со вздохом Королева:
«Однажды, проявив неосторожность,
Склонилась над речною я водой.
Браслет с руки случайно соскользнул.
Теперь, увы, навечно он утрачен,
Но вот кроваво-красные рубины,
По воле случая обретены они,
А вместе с ними радость, после горе
Любой из рыцарей захочет взять как приз.
Пусть на турнире в память о ребёнке,
Безгрешною была её душа,
Достойнейший получит ожерелье.
Такая просьба не осталась без ответа.
Тотчас же протрубили трубы, вскоре
Из ближних и из дальних мест
Съезжались рыцари предстать пред Королём.
Но утром, в день турнира не только рыцари,
Простолюдин явился к Королю.
Невежливо он вёл себя
Не потому, что дурно был воспитан:
Избитый весь, едва волочит ноги,
Глаз выбит и отрублена рука.
«Скажи, крестьянин, мне, какой безбожник
Так поглумился над тобой, а может
Злой демон объявился здесь у нас?»
С трудом разбитым ртом крестьянин
Слова произносил, слюну роняя,
И культей, почерневшею, махал.
«Он Рыцарь Красный северной страны.
Для рыцарей своих в своём там замке
Стол рыцарский им так же установлен.
Себя считает лордом демон этот.
Меня поколотил он как кувалдой.
Свиней моих, каких он в сто раз хуже,
Угнал, людей поубивал, меня
В живых оставил только для того,
Чтоб повторил тебе я сказанное им:
«Король твой воплощение обмана.
Он только внешне выглядит прилично,
А у меня на севере страны
Стол Круглый установлен настоящий.
Все рыцари его давали клятвы,
Надеясь выгоду от этого иметь.
Мои же рыцари без ложных клятв и слов
Привыкли пользу добывать мечами.
Мой замок, так же, как его, шлюх полон,
Но мои честнее, свой разврат
За маской благородства не скрывают.
Язычник я, и этим я горжусь.
Когда ему такое не по нраву,
Пускай попробует свой меч Экскалибур
Извлечь из плесенью покрытых ножен».
Артур тотчас же Кэю сенешалю
Заботу о несчастном поручил:
«За ним смотри, как за наследным принцем.
А нам заботы предстоят другие.
Хотя пока опасность далека,
Но в море пена – явный признак бури.
Язычество по нраву Сатане,
На севере престол свой утвердить желает.
Такое невозможно допустить,
А значит медлить нам никак нельзя.
Одно лишь хорошо, что брошен
Открыто вызов. Повод есть теперь
Проверить верность мне моих вассалов.
Часть рыцарей я заберу с собой.
Турнир судить придётся Ланселоту.
Надеюсь, согласится без меня
Сейчас занять на троне моё место,
Не возразит и Королева тоже?
Кому ещё доверить мне турнир».
Ответил Ланселот: «Как хочет,
Так волен поступать Король,
Но лучше бы Король не уезжал.
Мне рыцарей судить не приходилось».
Пред тем, как отправляться в путь,
Была короткая беседа с Ланселотом:
«Мне кажется, ты чем-то опечален,
Уже не первый раз, не отрицай,
Уста молчат, но говорят глаза.
Вот так же, подводя итог,
Весёлым я бываю не всегда.
Нет прежних рыцарей, а новые насколько
Свои готовы клятвы соблюдать
Не ради награжденья за успехи,
Но также поражения терпя,
Хранить своё, как прежде, благородство
Держать удар и вновь не допустить
Былую дикость здесь торжествовать».
Закончив рыцарей отбор,
Он взял с собою тех, кто помоложе,
Поклоном попрощался с Королевой.
Занятье рукоделием оставив,
Она склонилась перед ним в ответ.
Ей вспомнились вдруг Мерлина слова:
«Сомнений меря глубину
Что, как, зачем и почему?
Утонешь и пойдёшь ко дну».
Турнир начался, как обычно, утром.
Кто в шутку, кто всерьёз его назвал
Турнир Невинности погибшей.
Шёл дождь, дул ветер. Ланселоту,
Хотя бессонница к нему явилась ночью,
Себя он чувствовал прескверно,
Пришлось вид важный принимать.
Парчи тяжёлый шёлк накинул он на плечи,
Вина фонтанчик стороною обойдя,
Поставленный специально рядом с троном,
Он сел на трон меж двух златых драконов.
Не удержался, посмотрел на галерею,
Там в окружении девиц и дам
Он Королеву в мантии увидел.
Излишне пристальным ей показался взгляд,
Свои глаза прикрыла Королева.
А далее пора смотреть не вверх, а вниз.
Осенний гром, заставив вздрогнуть
На галереях публику, и в поле,
Кто изготовился в то время к поединкам,
Сигналом послужил к началу испытаний,
Но вот погода стала ещё хуже,
И плюмажи у рыцарей на шлемах
Поникли пышные. Их кони очень
Такой погодой недовольны, но
Холодный дождь пыл рыцарей не гасит.
Погода ли была тому причиной
Или неопытен судья, но нарушений
Немало в этот день произошло.
Вот рыцарь выбит из седла. Свалившись в лужу,
Ругает и турнир, и Короля –
Не вовремя турнир такой устроен.
А вот у шлема сорвано забрало,
И Мордреда стал виден злобный лик.
Но только по другой причине
Восторга звук из многих голосов
Донёсся с галерей, а в поле стало тихо.
Огромный рыцарь, конь огромен тоже,
На поле появился, а доспех
Фигурками оленей разукрашен,
Их сотни мелких мчались по нему,
А на щите рог, арфа и копьё.
Тристрам в Британию вернулся из-за моря.
Узнал его и Ланселот,
Когда-то рану от Тристрама получивший.
Теперь с Изольдой Белорукою, принцессой
Тристрам из Леса в браке состоит.
С досады стукнул Ланселот драконов,
Он, как в насмешку, в положении таком
Сражаться сам не мог, а также и другие,
Не все, но всё же большинство
От встречи со Тристрамом уклонились.
Восторга возгласы девиц на галереях
Сменились шёпотом: «Да что же происходит?
Позор для тех, кто клялись нам в любви,
Бесчестие и Круглому Столу».
Тристрам, конечно, одержал победу.
Вручил ему рубины Ланселот,
Но вместо поздравления сказал:
«Хотя ты победил, но в руку ранен,
Кровь вижу на руке твоей».
С насмешкой отвечал Тристрам:
«Вот так собаке кость бросают,
Как ты награду мне сейчас вручил.
Пусть так, но радости не меньше будет
Для Королевы для моей.
Твоя, как вижу я, огорчена.
Жаль, что Артура нет её утешить.
А на руке моей кровь вовсе не моя –
Соперника, кто был неосторожен.
Её сейчас дождь быстро смоет».
Тристрам коня направил к галереям.
Почета совершая круг, сказал:
«Позвольте обратить вниманье ваше, дамы:
Как по обычаям турниров наших
Прекрасней прочих почитают ту,
Поклонник чей победу одержал.
Моя, не ваша всех прекрасней Королева».
И вновь на галереях тихий шёпот:
«Погибла слава Круглого Стола».
Сильнее хлынул дождь. Плюмажи
Совсем поникли, платья липли к телу.
Как этот день, всех настроенье мрачно.
Одна девица засмеялась вдруг:
«Попутали безгрешность и невинность.
Во взрослой жизни жить безгрешным трудно,
Младенцу сил не хватит согрешить.
Вот и чиста душа как бел и чист подснежник.
Наш день невинности закончился удачно:
Все живы, даже Ланселот
Не убивал во славу Королевы».
Ненастный день печаль и грусть навеял, всё же
Обычай соблюсти необходимо.
По окончании турнира
Обязаны девицы, дамы,
По случаю события столь важного
Одежду строгую сменив на разноцветье
Роз, колокольчиков и маков,
Веселию предаться на пиру,
Которое разлилось вдруг без меры.
Случившаяся смена настроения
Всё больше раздражала Королеву,
Столь недовольную Тристрамом и турниром
С плохим судейством, с нарушеньем правил.
Чтоб недовольство скрыть и раздраженье,
В печали в будуар свой удалилась.
И вот когда, дурачась, Дагонет
Топтал листву возле осенней рощи,
Тристрам, шутя, назвал шута придурком,
Недолго думал над ответом Дагонет,
Теперь уже скача вокруг него:
«Я вижу, вы большой мудрец.
Полезно будет дураку
Немного с вами пообщаться,
Из рыцарей наимудрейшим».
Сказал Тристрам: «Готов я вам помочь,
Здесь слышно только птичье пение.
Плясать под музыку конечно веселее».
Как только тронул струны арфы он,
Так тут же замер шустрый Дагонет,
Так и стоял в нелепой позе,
Пока не прозвучал вопрос:
«Не умерли ещё вы, Сэр Придурок?»
Ответ звучал: «Привык скакать, привык болтать
Уже лет двадцать под музыку дурацкую.
Хорошая меня лишает сил».
Тристрам ему насмешливо ответил:
«Хвала от дурака приятна тоже».
Тогда, скакать окончив, Дагонет
Перескочил на тему на другую:
«Поёте песню вы Изольде Королеве,
А раньше песню о другой невесте
С таким же именем, но здесь, в Британии
Когда-то пред Артуром исполняли».
Тристрам ответил: «Голову такую
Дурную, как у вас, рубить не буду,
Как головы язычников рубил.
Но впредь меня остерегайтесь злить.
В той песне ни одной фальшивой ноты.
Хотя она не для ушей ослиных,
Но так и быть, её вам пропою».
«Захочется покоя, выйди в поле,
Захочешь тишины, то выйди в лес.
Поможет майский день ослабить горе,
День зимний полон сказочных чудес.
А хочешь получить и всё, и сразу,
Тогда не следует надеяться на разум,
Всё даст любовь, взамен лишает воли».
«Возможно странно прозвучит признанье это,
Такую музыку подслушал я в лесу.
Как столб стоял я, ею околдован».
Тут Дагонет приподнимает ногу
И, стоя на другой, разводит руки:
«Приятель, способ есть простой проверки:
Вот так вот равновесие держать,
А если нет, то значит приложились
Вы лишний раз к фонтанчику с вином,
Невинную чтоб душу помянуть,
Потом за приз, за Короля, за Королеву,
Вот и ведёте странные вы речи.
Мою проверку вам пройти слабо,
А я, как видите, остался трезв.
Проста причина: Чашу золотую
Мне якобы с вином преподнесли,
А в чаше грязь, испил и выплюнул тотчас».
Сказал Тристрам: «Грязна над вами шутка.
Так можно человека отравить,
Для подлости такой нет оправданий.
Свидетель Бог: бесчестье рыцарей
Бесчестит Короля, которому
Произносили клятвы, он им верил.
Такую мерзость не предвидел я, иначе
В грязи бы извалял их как свиней,
Да так, чтоб не смогли отмыться.
Быть благородным с подлым невозможно,
Звучит предупреждение не зря:
Метать не надо бисер для свиней».
Идя с ним рядом, Дагонет ответил:
«Вы, рыцарь, если мне свернёте шею,
Вы не рискуете ничем, лишь заявив,
Что музыка мне ваша не по нраву,
Зря бисер вы метали предо мной.
По мненью общему я разве не свинья?
Валять шута в грязи не грех – забава.
А мне-то что, потом отмоюсь, я привычен:
Мой каждый день такой меж солнышком и тьмой.
Но я дурак не просто так, шут королевский.
Я болтовнёй ему своей порой бываю
Полезней философствующих лордов.
Как пел когда-то бард Пэйним,
Он тоже был арфист, как вы,
Стада козлов, свиней, баранов и гусей
Охотней слушают дурацкие команды».
Тристрам сказал: «Острота неудачна,
Известно всем: козлы, бараны, свиньи, гуси
От музыки его впадали в транс.
Любил он арфу, как свою жену,
И вместе с ней отправился он в ад».
Тут Дагонет вновь принялся скакать:
«Нет, не туда отправили вы арфу.
Суждение сомнительно вдвойне,
Когда известно вам: на небе есть звезда,
Её Артура Арфа называем».
«Ах, Сэр Дурак, известно так же всем:
Король Артур настолько славен
Трудами каждодневными своими,
Что сам достоин знака в небесах».
«Ах, Сэр Тристрам, у нас здесь, на земле
И Королева тоже что-то значит.
Известно это правило и вам:
Муж и жена как бы в одной упряжке.
И если есть проблемы у супругов,
Найдётся повод для злорадства и злословия,
Звучат они, как крик совы ночной,
Насмешливо, противно и зловеще
При свете тех же самых звёзд».
«Послушайте, бывают исключения».
«Бывают, но послушайте меня.
Однажды музыка звучала грустная,
Мы с Королём проблемы обсуждали,
Такие мысли высказал он мне:
- Растенья разные годятся для напитков,
Из некоторых яд имеет сладкий вкус,
Пчела и шершень тоже лепят соты,
Речь вежлива у подлеца вдвойне.
- Король и шут дошли до братских отношений? –
- Пусть я всего лишь шут, Артур – Король,
Но в случае измены государственной,
Одну судьбу разделим на двоих».
Сказав так, Дагонет вернулся в город.
Тристрам дорогою лесною
Неспешно направлялся в Лионесс,
Прекрасную Изольду вспоминая.
Рубинов драгоценных ожерелье
Представил он на шее у неё.
Лесные шорохи и щебетанье птиц,
Похожие на те, давно звучащие,
Событий уже давних отголоски,
Как музыка, возникшая внезапно,
Невольно напрягали чувства, но
Не повернуть обратно время бег,
Как не вернуть сбежавшего оленя,
Следы оставив, он укрылся в чаще.
День проходил за днём. По местности безлюдной
Дорога привела туда, где скромный домик,
Построенный из веток бука,
И папоротником крыта крыша,
Стоял в тенистой роще одиноко.
Скорее он похож был на шалаш,
Но в этом шалаше, внутри вполне уютном
Они с Изольдой месяц провели.
Мечты о будущем, надежды их и планы
Несбыточными стали все, когда
Правитель Корнуолла Марк Король
Увёз её в отсутствие Тристрама.
Позор такой пришлось ему стерпеть.
Тристрам окинул домик взглядом.
В пустынной местности, такой, как эта,
Возможно только здесь найти приют.
Уединение склоняло к размышленьям
О том, как он кружил потом без всякой цели,
Как ветром сорванный осенний вялый лист,
Случайно очутился в одном замке,
В котором не нашёл знакомых, но
Он с удивлением узнал, что не одна
На всю Британию Изольда существует,
Которую Прекрасной называют.
Есть и Изольда Белорукая, и тоже
Принцесса королевской крови.
Её он, мимолётно увидав,
Был очарован ей, а у неё
Глаза Ирландки, волосы Ирландки.
Такой иссиня-черный цвет волос
Не мог его оставить равнодушным.
Так под влиянием внезапного каприза
Он сочетался с ней законным браком.
Когда, Британию оставив,
Тристрам с женою на Бретонский берег
Сошёл, тогда лишь только осознал вполне:
Любовных чувств двойные путы
Двух Королев опутали его.
Бретонцы, встретив пару эту, судили так:
«Столь нежны руки, значит кровь холодна».
Но это виделось уже во сне,
В том домике, где с первою Изольдой
Провёл он месяц, самый лучший в жизни.
А далее орёл ему приснился
И ребёнок, которому орёл
Принёс в гнездо столь ценную игрушку.
Сон продолжался. Далее
Привиделся Артур, с ним сотня рыцарей.
Ведёт отряд сквозь камыши болотные.
Но вот они остались позади.
Огромный перед ними замок,
Распахнуты ворота, стражи нет,
На стенах у бойниц дозорных нету тоже.
Хор голосов доносится из замка
Мужских ревущих и визгливых женских,
И музыка, лишь дьяволу приятная.
Один из юных рыцарей сказал: «Смотрите…»
От замка холод смерти исходил, а рядом
Подвешен был на дереве за шею
Их рыцарь добрый Круглого Стола.
Его им щит знаком, подвешен рядом с ним.
Из замка горн звучит, ревёт подобный грому.
Подали рыцари коней вперёд,
Артур взмахнул платком, остановил их знаком,
Навстречу рёву выехал он сам.
А рёв звучал сильнее и сильнее,
Да так, что топь болотная дрожала.
И вот является сам Красный рыцарь,
Плюмаж на красном шлеме красный
И у копья был тоже красный цвет.
Оставил рог, рычит на Короля:
«Ад на тебя давно уж зубы точит,
Король беспомощный, как евнух с дамой,
Известный всем наивностью своей.
Свидетель Бог! Я не такой как ты.
Вот видишь – это рыцарь твой повешен.
Моей любовницы он братом был.
Ко мне явился сопли распускать,
Меня учить пытался благородству.
Его пытали, а потом убили.
На что ещё способны рыцари твои,
На что способен ты, ничтожнейший Король?»
Артуру кажется знакомым голос,
Лицо, за шлемом скрытое, не видно,
Не может разум имя подсказать.
Но то, что пьян он, ясно и без слов.
В седле сидит, шатаясь, это
На пользу обстоятельство Артуру.
Поверхность здесь не твёрдая, сырая –
Конь оступился, сбросил седока.
Теперь уже, не слушая Артура,
Все рыцари его вперёд подались разом,
Втоптали в грязь того, кто в ней лежал.
Потом, недолго думая, ворвались в замок
Внутри не столь зловещий, как снаружи.
Сопротивления не встретив никакого
От тех, кто неумеренно пьяны,
Устроили резню. Артур напрасно
Остановить безумство призывал.
Предсмертные мужчин и женщин вопли
Глушили его голос, и повсюду
Кровь брызгала и по полу текла,
Мозаику искусную скрывая.
А ночью замок подожгли.
В воде болотной пламя, отражаясь,
Взметнулось вверх, до самых звёзд
Алькор и Алиот, тех самых,
По каким Моавитяне
Там, где-то за морями
Давным - давно когда-то обитавшие,
Сверять умели зренья остроту.
Зла больше нет, но отозвалась эта
Победа болью в сердце Короля.
Тристам проснулся, сна остатки
Стряхнул с себя и собирался в путь.
Уютный домик, на шалаш похожий,
Теперь уже покинут навсегда.
Продолжив путь, он даму одинокую
Случайно у дороги повстречал.
Увидя слёзы на её лице, спросил:
«О чём ваш плач?» Ответом прозвучало:
«Покинул муж меня. Не знаю я причину.
Меня он разлюбил? Меня он ненавидит?
А может быть, ко мне ещё вернётся?»
Тристам сказал: «Не надо плакать – подурнеешь.
Тогда уж точно не вернётся муж.
А не вернётся он – найти другого можно».
Поехал дальше. Лай собак услышал.
Определил: охотничьи собаки Марка.
С дороги повернул, ведущей к Лионессу,
Которой ехал он уже не первый день.
Дорога новая вела его туда,
Где замок Тинтагиль над морем возвышался.
Изольда Королева у окна
Закатом любовалася над морем.
А волосы волнисты у неё
Как волны на воде при слабом ветре.
Послышались шаги, шаги Тристрама,
И скрип ступеней под его ногами.
Внезапное волненье ощутив,
На дверь смотрела, и открылась дверь.
Воскликнула она, чувств не скрывая:
«Я знала, что не Марк – мне сердце подсказало.
Твой шаг – шаг воина, узнать его легко,
А Марк крадётся словно вор неслышно
В чужом жилище с умыслом коварным.
Я Марка ненавижу всей душой.
Но Марка ненависть к тебе ещё сильнее».
В ответ ей улыбается Тристрам:
«Я здесь сейчас, а Марка нет».
Его прервав, она проговорила:
«Напрасно к справедливости взывать,
Когда она настолько недоступна.
Не лучше ль смерть принять, чтобы спастись от Марка?
А о своей ты безопасности подумал?
Охотиться уехал он сейчас.
Не знаю я, как быстро возвратится,
Не скоро, может быть, а может быть, и скоро.
Душа моя подсказывает мне:
Не принимай от Марка угощенья,
Еду, питьё, а если едешь лесом
В его владениях, забрало опусти –
Стрела навстречу может прилететь.
Прославлен Марк своим коварством адским.
Свидетель Бог! Вполне равновелики
Моя любовь к тебе и ненависть к нему».
Любви и ненависти кончились сравненья.
Почувствовала, как слабеют силы,
Она к Тристраму села на колени.
«Призыв охотничьего рога твоего
Меня пленил и без игры на арфе.
Никто б не устоял перед тобою,
Когда бы ты сражался за меня.
Но так случилось, я, как приз желанный,
Досталась почему-то не тебе.
Мы впали в грех, но как-то неумело.
А ты, скиталец мой, всё это время
Ты перед кем колени преклонял?»
«Последний раз перед Великой Королевой.
Перед Великой Королевою любви,
Принёсшей свет на берег Лионесса,
Сюда к нам из Ирландии прибыв».
В ответ Изольда мило засмеялась:
«Не мне, а нашей главной Королеве
Так льстить прилично, ей хвалу слагая».
Ответил он: «Но именно вот в этом,
Признаюсь честно, Марку проиграю.
Звучать умеют льстивей его губы.
И даже Ланселот меня искусней
В общении с высокой Королевой
Ответные будить умеет чувства,
Но, как и я, не мыслит о последствиях.
Ему – она, а мне – ты ближе всех».
«Бывает неудачником охотник.
Бывает неудачником арфист,
Такой как ты. Лишь у животных
Самец и самка грех не совершают.
Пусть грешны мы, но всё-таки у нас
Бывает низкий грех, бывает и высокий».
Он отвечал: «Душа моя, счастливым быть
Возможно и в узде в одной упряжке,
И грешнику доступно счастье тоже.
Но полноте его мешает страх,
Сознание неправоты своей,
Разоблачения позор и стыд.
Я, странствуя, об этом рассуждал,
Подобные примеры вспоминая».
В порыве чувств Изольда говорила
О том, о чём хотела умолчать:
«Желала я забыть то счастье мимолётное,
Но время шло, и оказалась память
Сильней моих попыток слабых с ней бороться.
Так невозможно стражу обмануть,
Какая честно охраняет замок.
Британская Изольда и Бретонская
Сюда явились обе из-за моря.
Обеих целовал, но лишь одна из двух
Тебе невестой стала и женою,
Которую увёз за море сам.
Я тоже много рассуждала вечерами,
Когда вот так сидела у окна:
Тебе пришлось сражаться там, и ты был ранен.
Сумела моя тёзка исцелить
И раненую грудь, и раненое сердце.
Вот Марка я б не стала исцелять.
Но если боль ей причинишь, тогда
Тебя возненавижу больше, чем его».
Тристрам руки её коснулся нежно:
«Тебя любя, сражался за неё.
Люблю ли я её? Люблю я имя
Изольда! Как две звезды во мраке,
Вы обе берегли меня в сраженье,
Но и меж звёзд различия заметны.
У той нрав кроткий, склонная к молитвам,
Всецело посвятить себя желает Богу».
«Быть может, это лучше сделать мне?
Мне было бы полезней это.
Хотя одной мы крови с ней,
Моя не холодна, и нрав не кроток.
Когда в ночи мне стало одиноко,
Одолевала грусть, тогда
Я не молилась, песни твои пела.
А далее, во сне иль наяву,
Блеснула молния, и в свете факелов
Туман зелёный медленно клубился,
Противный запах серы расточая.
В тумане предо мной явился Марк,
На демона похожий, или демон,
Обличием своим так схожий с Марком.
Шипел зловеще: «На другой женат он».
Я погрузилась в сон, во сне молила Бога,
Виденье чтоб не повторилось вновь».
Тристрам погладил нежно её руку:
«Спешить не надо, сладкая моя,
Успеешь посвятить себя ты Богу,
Когда состаришься, и стану я не нужен».
Сказав такое, возмутил её:
«А я нуждаюсь в Нём уже сейчас,
А не в твоих суждениях про старость.
Вот Ланселот не вёл бы так себя,
Мне думается, даже со свинаркой.
Чем выше положенье человека,
Тем больше вежливость обязан проявлять.
Ведь ты, Тристрам, Артура рыцарь,
И арфой, и копьём владеешь лучше всех.
Но видно одичал в своих лесных скитаньях,
Когда пытался от любви бежать,
Но всё-таки ко мне явился снова.
Ну так возьми слова свои обратно,
И льстить мне продолжай, ласкай мне лестью слух.
Она мне, как вино, которое поможет
Забыть, в каком я положенье нахожусь.
Любя тебя и ненавидя Марка,
Ему принадлежу я как жена.
Вот также связан клятвой Королю и ты.
И как бы ты к нему не относился,
Ему обязан верность соблюдать.
Превыше Короля один лишь Бог!
Нуждаемся мы все в таком правителе.
Вот им и поклянись любовь хранить ко мне,
Когда уже совсем старухой стану».
Теперь был огорчён Тристрам.
«Ах, клятвы! Марк тебе важнее или я?
Клянётся каждый рыцарь не однажды,
Вполне привычен этот ритуал.
Легко дать клятву – трудно соблюсти,
Недолог путь от клятвы к богохульству.
Мужчины многие, по крайней мере с виду,
Суровы, благородны и отважны.
Но восхищенью не было предела,
Когда впервые я покинул Лионесс,
Впервые пред Артуром появился.
Вошёл я в холл. Он восседал на троне.
Драконов статуи оберегали трон.
Златые волосы и синие глаза –
Артур казался мне не человеком:
Архангел Михаил на троне,
Тот самый, кто низвергнул сатану.
Легенду о рождении Артура
Нам Мерлин рассказал, а также
Предрёк однажды, что его конец,
Как и рожденье, будет необычен.
Восторгом полон, клялся я тогда,
И искренен я был, как и другие,
Которые молились на Артура,
Настолько он великими делами
Прославился, язычество низвергнув
И королевство заново создав.
Но вот согласные ему служить,
Все мнили больше о себе того,
Что стоили на самом деле.
Шло время, и обеты тяготили,
Какие исполнять не просто.
Копилась желчь и вытекла наружу.
Открылось: Гвиневера не безгрешна,
Пятно на репутации её.
Припомнились сомнения былые:
Артура кровь от древних королей?
Имеет право он нас повязать обетом?
И сам я на себя глядел уже иначе.
Я вольный человек, привыкший вольно жить
И говорить привык, что посчитаю нужным.
Так род мужской устроен, никогда
Мы в ангелов, увы, не превратимся,
Быть может, к лучшему? Ведь даже куропатка,
Которая до срока побелеет,
Собой являет лёгкую добычу.
Как человек лесной, ещё я знаю:
Не только острый клюв имеет дятел,
Ещё и острый язычок – не для насмешек,
Так пропитанье легче добывать.
Мне мой язык пусть служит не для клятвы.
Когда тебе я признаюсь в любви,
То для любви излишних слов не надо».
Всё выслушав, она сказала:
«Пусть будет так, меня ты убедил.
Такая куртуазность побуждает
Слегка сменить сужденья о любви:
Что правильно, что нет, что хорошо, что плохо.
Но вот представь себе, вдруг я
Тебя оставлю, полюблю другого,
Допустим, Ланселота, он
Тебе ни в чём и никогда не уступает.
Какое мнение ты выскажешь тогда?»
Пока произносила это,
Он вспомнил о подарке драгоценном.
Его держа он в пальцах, осторожно
Надел на шею её белую, сказал:
«Мы о любви так страстно рассуждаем,
А я от голода рискую умереть.
Не лучше ли сейчас сменить нам тему,
Вину и пище уделить внимание».
Дальнейшее общение меж ними
Уже происходило по-другому.
Насытились, вино разгорячило кровь,
И разговор меж ними шёл легко.
Он рассказал свои ей приключения,
А после, весело смеясь,
Они над Марком потешались:
Какой нескладный, глупый, неуклюжий,
Шагая, ноги ставит как журавль.
Потом Тристрам взял арфу и запел:
«Любимый мною инструмент
Настрою я в один момент.
Мой инструмент послушен мне,
Изгибы вереска корней,
Меж ними струн натянут ряд,
Играю я, они звенят.
Я весел, песни петь могу
Назло коварному врагу».
Последний луч заката осветил
Его подарок цвета красного.
Воскликнула она: «Не знак ли это?
Цвет Ордена таков у Короля.
Смотри, душа моя, сияние погасло».
Он ей сказал: «Моя ты Королева,
Не только свой турнирный приз,
Готов отдать сокровища любые
Я ради единения с тобой.
Союзу нашему ничто не помешает».
На шее поправляя ожерелье,
К ней наклонился он, сказал:
«О, Королева, Орден это твой».
Сказать ещё готовился он что-то,
Но не успел. Тень появилась сзади,
Визгливый голос прозвучал:
«Узнай обычай Марка Короля!»
Секира голову до мозга разрубила.
Артур той ночью в замок возвратился.
Усталость чувствовал, он был уже не молод.
По лестнице поднялся и увидел:
В покоях Королевы света нет.
Услышал в темноте он чей-то плач,
Спросил: «Кто здесь?» В ответ услышал голос:
«Твой шут, точнее бывший шут, который
Тебя уже не сможет веселить».
Пора подвести некоторые итоги. Тристрам мёртв. Балин и Балан давно мертвы. Мерлин нейтрализован. Ланселот предан не Королю, а Королеве. Юные рыцари, занявшие за Круглым Столом места тех, кто не вернулись из Поиска недостаточно опытны. Более того, это уже другое поколение. При смене поколений у нового поколения неизбежно происходит некоторая «смена ориентиров».
Кстати, есть и такой вариант истории Тристрама и Изольды. Дядя с племянником договорились поделить Изольду. По условиям договора половину года, когда деревья стоят, одетые листвой, Изольда должна принадлежать Марку, половину года, когда деревья сбрасывают листву на зиму, Изольда должна принадлежать Тристраму. Но вот тут хитрый и коварный опытный интриган Марк сам оказался жертвой лукавства, вольного или невольного. Во владениях Тристрама произрастали породы лиственных деревьев, которые не сбрасывали листву на зиму. Изольда досталась Тристраму. В этом варианте у легенды счастливый конец.