А вот глава девятая.
И вновь Судьба проклятая
Ловушки и уловки
Героям строит ловко.
Но вышла снова неудача,
Судьба их вновь подстерегла -
Эскадру буря разметала.
Ну, что же, так или иначе
Все наши славные герои,
Громить собравшиеся Трою,
Чуть в море с жизнью не расстались
И вновь в Авлиде оказались,
И вновь готовились в поход
Весьма настойчиво. Но вот
Не отпускала их Авлида,
Прогневалася Артемида
На Агамемнона. Убил
Он на охоте её лань.
И вот теперь их дело дрянь.
Который день уже Борей
Свирепствует среди морей.
Его наслала Артемида,
Да, велика её обида.
Но греки этого не знают,
Пока лишь недоумевают.
Ведь грекам, чтобы плыть в Троаду,
Зефир иль Нот дождаться надо.
Ну, что поделать в самом деле?
И, развращаяся бездельем,
С весьма завидным постоянством
Всё войско предавалось пьянству.
Вот как-то рано поутру
К верховного вождя шатру
Идут два наши гончара.
Вступать на службу им пора.
Вооружилися. И даже,
Поскольку им стоять на страже,
У Агамемнона шатра
Почти трезвы два гончара.
И вот они на пост свой встали.
Тянулся день. Они скучали,
Зевали. О вине мечтали
И с нетерпеньем ожидали,
Чтоб их сменили поскорей.
Вдруг афинянин Менесфей
К шатру поспешно подошёл,
В дверь постучал и внутрь вошёл.
Но перед этим Менесфей,
Известный сладостью речей,
Сказал им десять раз подряд:
«Я демагог и демократ!
Простой народ, ты верь мне, верь!»
Когда за ним закрылась дверь,
У гончаров у этих двух
Тотчас же обострился слух.
Порой народ бывает глух
К призывам, просьбам, уговорам.
Зато начальства разговоры
Он ловит чутко, как локатор:
Что там сказал эксплуататор?
Агамемнон: О, здравствуй, здравствуй, Менесфей!
Ну, заходи сюда скорей.
Поговорим давай с тобой,
Что делать дальше нам с войной.
Откуда взялся этот ветер?
Как видно, кто-то из богов,
Жаль, мы не знаем, кто таков,
Прогневался. А кто в ответе?
Как разгадать вопросы эти?
К Троаде мы узнали путь.
Сказать по правде, просто жуть,
Какою страшною ценой
Узнали к Трое путь морской.
Когда Ахилл Телефа ранил,
Характер раны был так странен.
Никак она не заживала,
И настрадался он немало.
Но Аполлона вопрошал,
И Апполон ему сказал:
«Тебя излечит тот, кто ранил».
Ответ, конечно, очень странен.
Однако кое-как Телеф,
Путь дальний всё же одолев,
Сюда явился. Я семью
Сюда тогда созвал свою.
Телеф страдал, и оттого
Малютку сына моего
В заложники он захватил,
Потребовал, чтоб исцелил
Его ни кто-нибудь – Ахилл!
Хоть хорошо, что в этот раз
Наш проницательный Калхас
Нам подсказал: «Чуть-чуть спилить
С копья Ахиллого металла
И его к ране приложить» -
Она гноиться перестала.
Тем, чем Ахилл его разил,
Тем он Телефа исцелил.
А, между прочим, кстати,
Так начиналась гомеопатия.
А, в самом деле, как удобно:
Лечить подобное – подобным!
Орест, мой сын, живой остался.
Благодарить нас постарался
Тогда Телеф. К Троаде путь
Нам указал. Но просто жуть,
Какой ценой…Но выйти в море,
Наверно, сможем мы не вскоре.
Который день уже Борей
Свирепствует среди морей.
Сидеть нам тут что ль целый год?
Не разбежался бы народ.
Менесфей: Как ты сказал, народ?
Агамемнон: Народ.
Менесфей: Вот этот вечно пьяный сброд,
По-твоему, и есть народ?
Тут двое охраняют вход,
Коль хочешь знать, так, между прочим,
От них разит, словно из бочки,
Точнее, как из бочек двух.
Отец (сыну): Имеет он отличный нюх.
Когда он рядом тут стоял,
Я чуть не попою дышал.
Менесфей: Вот этот вечно пьяный сброд
Тобою названный народ -
Ему ведь, в общем, всё равно,
Где будет он лакать вино,
В Авлиде или же в Троаде.
В него закачивай, хоть сзади
Его любимое вино.
Но если кончится оно,
Как протрезвеет да проспится,
И в самом деле разбежится.
Сын-гончар:Да, он, конечно, прав вполне
В своих сужденьях о вине.
Агамемнон: Однако много лет подряд
Ты всем твердишь – ты демократ,
Простой народ тебе, мол, брат.
Ещё я слышал, что ты, вроде,
Ведёшь и речи о свободе?
Менсфей: Конечно же, я демократ,
Хотя мне этот друг и брат,
Так называемый народ,
Уж надоел аж вот так вот.
Вот эти, что стоят у входа,
Два представителя народа,
По рожам видно их вполне –
У них же даже и во сне
Одни лишь мысли о вине!
Отец: За эту проницательность
Я чувствую к нему признательность
Менесфей: Конечно, иногда в народе
Веду я речи о свободе.
Но я прекрасно понимаю,
Конечно, я отлично знаю,
Что нужно этому народу.
Свобода для таких уродов,
Что встали вход тут охранять –
Свобода пить, свобода жрать,
Бездельничать и воровать!
Они ведь этого и ждут,
Свободу дай им – всё пропьют.
От них всего возможно ждать,
Они пропьют родную мать!
Отец: Неточность сделал он одну,
Скорее я пропью жену.
Сын: Твоя жена – мне всё же мать,
А, впрочем, что тут рассуждать,
Всё, что имеем мы вдвоём,
С тобою вместе мы пропьём!
Менесфей: Возможно, речь моя странна
Насчёт народа и вина,
Поскольку много лет подряд
Я демагог и демократ?
Агамемнон: Да, смысл мне твоих речей
Не очень ясен, Менесфей.
Менесфей: Ну, что же, друг мой, про свободу,
И про чудачества народа,
И что есть что на самом деле
Поговорить ещё успеем
С тобой в другой как-нибудь раз.
Я вот зачем пришёл: Калхас
Наш как-то странен стал на вид,
Он подозрительно молчит.
Короче, показалось мне –
Причину знает он вполне,
Что не пускает нас в Троаду.
Спросить его построже надо.
Агамемнон:Ну, что же, мне совет твой ясен,
С тобою я вполне согласен.
Я соберу вождей сейчас,
Ты поищи-ка, где Калхас.
Шатёр покинул Менесфей,
Известный сладостью речей,
И на прощанье гончарам
Он говорил: «Желаю вам
Всего, чего хотел бы сам.
Народ мне друг, народ мне брат,
Я демагог и демократ.
Желаю вам достичь всех целей.
Прощайте, мне идти пора».
И с уваженьем вслед глядели
Ему два этих гончара.
Без промедленья, тот же час,
Допрошен строго был Калхас.
Ему сказали: «Ты сам знаешь,
Сейчас плохи наши дела.
Ты что от нас скрываешь,
Чего Судьба нам припасла?
Так помоги же нам, приятель,
Ведь ты же всё же прорицатель!»
Калхас плечами лишь пожал
И неохотно отвечал:
Предупредить хочу вас снова
Я вот о чём, мои друзья,
Бывает, к сожаленью, слово
Страшнее острия копья.
Правдивое вам нужно слово?
Его услышать вы готовы?
Коль ваш вопрос поставлен прямо,
Открыто, твёрдо и упрямо,
Откуда взялся этот ветер
И кто за бедствие в ответе,
Ну, что же, я отвечу вам,
Отвечу прямо, как друзьям.
То Агамемнон Артемиду
Своим поступком оскорбил.
Он лань любимую убил
Её случайно на охоте.
Друзья мои, напрасно ждёте,
Когда утихнет этот ветер.
Не стихнет он покуда тот,
Пред Артемидой кто в ответе,
Ей в жертву дочь не принесёт.
В том нету никаких сомнений.
Агамемнон: А-а-а! Дочь родную – Ифигению…
Какая страшная жестокость
Коварного слепого Рока!
Но делать нечего. И вот
Гонца к семье своей он шлёт.
Вот получает Клитеместра
Письмо от мужа своего
И удивилась. От него
В златообильные Микены
Она вернулась только что,
И вот их снова Агамемнон
Зовёт к себе. Но для чего?
Как стало ясно из письма,
Их Ифигения должна,
Хоть были юны её годы,
Перед Троянским тем походом
Женой стать юного Ахилла.
И Клитеместра скрыть не в силах
Известию такому радость,
Не ведая, какую гадость
Судьба-злодейка припасла.
Конечно, эти все дела
Не обошлись без Одиссея.
Совет, конечно, он тот выдал,
Как жертву заманить в Авлиду.
Вот приезжают мать и дочь
В Авлиду. Мать была не прочь
Отдать Ахиллу в жёны дочь.
Но вновь Судьба шутить решила.
Встречают вдруг они Ахилла.
Случайна встреча. И к тому же,
Тот разговор вела без мужа
С Ахиллом юным Клитеместра.
Ахиллу было неизвестно,
Что Агамемнон хочет дочь
Ему дать в жёны. Но не прочь
На Ифигении Ахилл
Жениться. Твёрдо он решил
С ней заключить законный брак,
А раз решил – да будет так!
Тут Агамемнон появился,
Обман, конечно же, открылся.
Жена пришла, конечно, в ужас
И крепко тут досталось мужу.
- Как ты посмел, как ты решился,
Как ты на это согласился?!
Родную в жертву дочь отдать!
Что Агамемнон мог сказать?
Тут рассужденья были лишни
Про гнев богини, долге высшем.
Плевать хотела мать на долг,
Какой ей в этом долге толк?
Она в истерике рыдала
И Агамемнону сказала:
- Ты, зверь, мне больше не супруг!
Ахилл в их спор вмешался вдруг.
- Послушайте, свою жену
Не дам в обиду ни кому,
Её не троньте, так-то вот!
Разинул Агамемнон рот.
Ахиллу он сказал: «Ахилл!
Чтоб ты так больше не шутил!
Оставь-ка лучше шутки эти».
Ахилл тогда ему ответил:
- Тут шутки вовсе не причём.
Сейчас схожу я за мечом,
Меня немного подождите,
В своём шатре вы посидите.
И за мечом Ахилл ушёл
(Я не успел сказать ещё,
Что на войну Ахилл привёл
Мирмидонян с собою рать.
Сейчас я должен буду дать
Хотя бы кратко справку вам
Про славных тех мирмидонян.
Ахилла дед – Эгины царь,
Случалося такое встарь,
Была чума, и от чумы
Спасенья не было, увы.
Совсем тот остров обезлюдел,
Один жив царь – погибли люди.
Взмолился к Зевсу тут Эак:
«О, Громовержец, сделай так,
Чтоб остров снова населился».
И Громовержец согласился.
Согласья смысл его таков:
По волшебству, из муравьём
Он создал вновь ему людей.
Впоследствии, когда Пелей
Переселился жить во Фтию,
Эгину часть из них покинув,
Последовала вслед за ним.
Ту рать он после отдал сыну.
Всегда отменно дисциплину
Блюла повсюду эта рать.
Но тут Ахилла поддержать
Рать отказалась. Но Ахилл
Как прежде непреклонен был).
Надел доспехи он Гефеста,
Вооружившися мечом,
Пред Агамемнона шатром
Стоит. Не сдвинуть его с места.
И слух про этот инцидент
Весь лагерь облетел в момент.
Теперь как им под Трою плыть?
Ахилла надо укротить!
Оружье взяв, надев доспехи,
К шатру вождя сходились греки
На страже где Ахилл стоял,
Свою невесту охранял.
Огромный меч его остёр,
И даже в собственный шатёр
Войти не может Агамемнон.
Но грекам надо непременно
Любой ценою постараться
До Ифигении добраться.
Но знают греки про Ахилла,
Какая в нём таится сила.
Все видят: грозен его взгляд,
И греки издали кричат.:
Спрячь меч, уйди, чего тут встал?
Ахилл к эмпусам их послал.
- Ты с кем собрался воевать?
Перед тобой своя же рать,
В одних рядах мы бились раньше.
Ахилл послал их ещё дальше.
- Ты что ль нас будешь убивать,
Совсем ты что ли бессердечный?
Ахилл ответил: «Да, конечно,
Я же сказал: свою жену
Не дам в обиду никому».
- Да ты ещё и не женился,
С чего ты вдруг так взбеленился?
Ахилл: Сейчас вот с вами подерусь
И обязательно женюсь.
Агамемнон: Меня ты выслушай, Ахилл,
Ведь это просто повод был,
Чтоб дочь в Авлиду заманить.
Ты, наконец, кончай шутить.
Знай, о женитьбе был вопрос
Поставлен вовсе не всерьёз,
И не его тебе решать.
Ахилл: А мне плевать,
Не надо было обещать.
Кто-то из греков:
Вот это да. Ну и дела.
Да он упрямый, как скала.
Аякс Большой: Немного ты не прав, друг мой,
Сравнив Ахилла со скалой.
Хоть это очень сложно,
Скалу подвинуть можно.
Скажу тебе я прямо,
Скала не столь упряма.
Кто-то из греков:
Послушай-ка, Аякс Большой,
Вступи-ка, что ли, ты с ним в бой.
Ты самый сильный среди нас,
Вступи, Телемонид Аякс!
Аякс: Вступить с ним в бой не страшно мне,
Но брат двоюродный он мне,
И надо мне ещё решить,
На чьей здесь стороне мне быть.
Кто-то из греков:
Эй, афинянин Менесфей,
Известный сладостью речей,
Ты, что ли, с ним поговори
И как-нибудь уговори.
Менесфей: Послушай, милый наш Ахилл,
Ты всем нам очень-очень мил.
Судьба порой к нам так жестока,
Так подчинимся воле Рока…
Ахилл: Тебя я что-то слышу плохо,
Чего вы издали кричите,
Ко мне поближе подойдите.
Менесфей: С ним говорит пусть Одиссей,
Известный мудростью своей.
Одиссей: Нет, нет, тут мудрость не причём.
Он шевельнёт слегка плечом –
Разрубит надвое мечом
В ответ на мудрые слова
И станет Одиссея два,
А я хочу, чтоб был один.
Вы сами говорите с ним!
А лучше пусть наш старец Нестор,
Благочестивостью известный.
Нестор: Что я могу сказать в ответ?
Прожить ещё немало лет –
Мне было предсказание.
Но откровенно говоря,
Судьбу испытывать зазря
Нет у меня желания.
Греки (Ахиллу): Ты всё же хочешь воевать?
Против тебя вся наша рать.
Ахилл: А мне на это наплевать.
Чем многочисленнее рать,
Тем интересней воевать.
Отец и сын гончары (рассуждают между собой):
- Однако то, что против вся,
Сказать пока ещё нельзя.
- Ты помнишь в Мизии в сраженье,
При помощи соображенья
Нетрудно было угадать,
Куда и от кого бежать.
- Но дело здесь совсем особое.
- Сейчас пойдёт междоусобица,
Тут невозможно угадать,
Куда и от кого бежать.
- Ахилл не просто неразумен,
По-моему, он впрямь безумен.
Калхас (проходя мимо):
Безумец тот, кто сунется к нему…
…В лесу мне видеть довелось:
Волками был обложен лось,
А был тот лось, уверю вас,
Размером где-то так с «Камаз».
Нет-нет, ей Богу, я не вру.
Спокойно лось щипал траву,
На хищников голодных стаю
Внимания не обращая.
А волки сели на хвосты,
Глаза глядели плотоядно,
Дрожали губы их, и жадно
Тянули воздух их носы.
Видать, робели волчьи души
Пред мощью исполинской туши.
Вот подкрепившись хорошо,
С поляны сытый лось ушёл.
Стуча зубами, дыбя холки,
Голодными остались волки.
Однако забывать не будем,
Там были волки, здесь же - люди.
Возможно, не вполне я прав,
Сличая наш и волчий нрав.
Так иль иначе, но по мне
Немного волки нас умней…
Ещё бы миг, ещё чуть-чуть…
Не то, что я сказать хочу –
Могла бы кончиться война
Не начинаясь. Но она,
Могла, вне всякого сомненья,
Иное обрести теченье,
Поскольку, не сдержавшись, войско,
Порывом движимо геройским,
В конце концов, бы, вне сомненья,
Всё ж совершило б нападенье.
Ну, и, конечно же, Ахилл
Изрядно б войско проредил.
Возможно всё. Но всё ж таки,
Судьбы уловкам вопреки,
Пришло нежданное спасение.
Смирить два непреклонных мнения
Сама решила Ифигения.
Она сама решила стать
Богине жертвой добровольной,
Вражду возникшую невольно
Тем примирить. Рыдала мать,
И удивлялася вся рать
Такому мужеству девчонки,
Что отдала себя всецело
На благо общего их дела,
Чтоб не пропало оно зря.
Когда уже у алтаря
Она грудь смело обнажала
Для ритуального кинжала,
Внезапно тьма на землю пала.
Когда рассеялся тьма,
Узрели греки – не она,
А лань у алтаря лежала.
Всеобщий возглас удивления
Раздался. Будет продолжение
Ещё у чудной той истории,
Но это после. Дул на море
Попутный ветер. И тогда
Спустили на воду суда.
Однако пред самим отплытьем
Ещё случилося событье.
Пред тем, как всем за вёсла браться,
В последний раз ещё собраться
Решили греки. Обсудить
В последний раз, как дальше быть.
Быть может, Зевсовым решеньем
Какое будет им знаменье?
Удача ждёт их или зло?
Вот что у них произошло.
Итак, собрались все они.
Вожди уселися в тени
Ветвей огромного платана,
А может дуба иль каштана,
А остальные все вокруг,
Образовав огромный круг.
Вот кто-то слово взять хотел,
Не получилось, не успел.
Вдруг видят все, что меж корней
Огромный выползает змей.
Тот змей вкруг дерева обвился
И на вершину устремился.
А на вершине было той
Гнездо и девять в нём птенцов,
Десятая сидела самка.
Гнездо то было воробьёв,
И слопал змей сперва птенцов,
Потом он проглотил их мать,
Потом стал с дерева сползать,
Потом он в кольца крепко свился
И тут же в камень обратился.
Следили греки с изумленьем
За тем чудесным превращеньем.
Вот с места Агамемнон встал
И строгим голосом сказал:
«Ну, что же скажешь в этот раз
Ты нам, всевидящий Калхас?»
Калхас: Признаться, мне за вас обидно.
Неужто вам самим не видно,
До вас нисколько не дошло,
Что здесь сейчас произошло?
Вы видели, в конце концов,
Как девять змей пожрал птенцов,
Десятую пожрал он мать.
А дальше видели вы сами –
Змей превратился в мёртвый камень.
Буквально надо понимать,
Что десять лет в стране далёкой
Нам погибать в войне жестокой,
И множества героев души
Пойдут в Аид. Но мы разрушим,
В том нету никаких сомнений,
В десятый год троянцев стены!
Довольная вскричала рать:
Вот так и надо прорицать!
Ты нам победу напророчил
И тем обрадовал нас очень.
Большая нас добыча ждёт!
Ура! К победе! В бой! Вперёд!
Калхас: Вы плохо поняли, друзья,
Что именно пророчу я.
Вы чётко осознать должны,
Что значит десять лет войны,
Что значит десять лет сражений
И сколько будет поражений,
И скольких заберёт Танат.
Вы знаете – Приам богат
Не только золотом – друзьями,
Своей роднёй и сыновьями.
Там сыновей – целый отряд!
Нет, путь наш будет непростой
К дверям дворцовой кладовой.
Из тех, кого я вижу тут
Увы, не все его пройдут.
Не думайте, что я пугать
Собрался собственную рать.
Я понимаю вас, друзья,
Ведь каждый думает: «Не я
Врагом в бою буду убит
И навсегда сойду в Аид.
Не я! И тело не моё
Пронзят стрела или копьё.
Смеясь, весёлые враги
Пинать ударами ноги
Не мой кровавый будут труп».
Я не хочу сказать, что глуп,
Тот, кто не думает о Смерти.
Но всё-таки, друзья, поверьте:
Презрев опасности и беды,
Вы, в предвкушении победы,
Ликуете, хотя и шумно,
Но всё-таки не очень умно.
Должны вы сами понимать,
Что для того, чтоб воевать,
Не только смелым надо быть,
Но надо всем нам есть и пить,
И одеваться, и к тому же
Чинить суда, чинить оружье.
За десять долгих лет войны
Потратить сколько мы должны?
У Трои будут в эти годы
Ничуть не меньшие расходы.
Ещё учесть нам будет надо –
Они же закопают в клады
Свои сокровища, и так
Надёжно их от нас укроют,
Когда возьмём мы штурмом Трою,
Найти их будет не пустяк!
Теперь вы сами рассудите:
Из Трои много ли добычи
С собою привезёт домой,
Тот, кто останется живой?
Агамемнон: Н-да, между прочим,
Не очень-то ты хорошо напророчил.
Нестор: Калхаса мудрые слова
Хочу чуть-чуть дополнить я.
Как нам обещано богами,
Победа будет всё ж за нами.
Пусть длительно войны теченье,
Не все же мы падём в сраженьях.
И мне напомнить вам пора,
Что нету худа без добра.
Чем больше будет тех, кто славой
Покрыв себя в борьбе кровавой
Погибнут и сойдут в Аид,
Тем больше тот, кого хранит
Сама Судьба, возьмёт добычи,
Как нам велит войны обычай.
Герои: Нам было всем давно известно –
Ты очень мудр, наш старец Нестор.
Мы убедились ещё раз,
Что ты мудрее, чем Калхас!
Отец-гончар (сыну):
Послушай, в той борьбе кровавой,
К эмпусам бы всю эту славу,
Судьба героя сохранит,
А нас - прямёхонько в Аид.
Герои – те полны отваги,
Они не то, что работяги,
Среди богов у них родня.
А у тебя? А у меня?
За десять долгих лет войны
Едва ли живы будем мы.
Судьба не любит работягу,
Во мы попали в передрягу!
Сын-гончар (отцу):
Не бойся, отец, мы всё же мужчины,
Попрячемся мы за геройские спины.
Чем зря работяге болтать о Судьбе,
Заботиться надо самим о себе!
Идёт флот к Трое путём водным.
Но было так Судьбе угодно,
Что неприятность на пути
Опять должна произойти.
По предсказанью в деле этом
Не обойтись без Филоклета.
Гераклу он знаком был с детства
И именно ему в наследство
Геракл оружье завещал
И перед смертию отдал
Он Филоклету лук и стрелы.
Ещё им было предсказанье,
Калхаса мудрого гаданье:
На острове у нимфы Хрисы
Стоял заброшенный алтарь –
Геракл воздвиг когда-то встарь.
Героям предстояло снова
Перед сражением суровым,
Чтобы победу обрести,
Обильны жертвы принести
На том же самом алтаре.
Сойдя на берег, на заре,
Найти алтарь было непросто.
Густой лес рос на этом острове,
Но помнил Филоклет то место,
Оно ему было известно.
Ведёт он греков к алтарю,
Не ведая судьбу свою.
За Филоклетом греки шли,
И к алтарю они пришли.
Но ядовитая змея
Взметнулась вдруг от алтаря
И Филоклет укушен был.
Укус змеиный тот лечил
Известный лекарь Махаон,
Но был бессилен даже он,
Хотя Асклепия он сын.
В силу неведомых причин
Болела рана всё сильней.
Прошло уже немало дней,
Ужасно Филоклет страдал,
Гноилась рана, он стонал.
И подал Одиссей совет:
Поскольку целых десять лет
Им воевать ещё под Троей,
Принять решение такое:
Коли пока от Филоклета
Им толка никакого нету,
То на пустынном берегу
Его пока оставить здесь.
У нас в запасе время есть!
А если он здесь не умрёт,
В решающий десятый год
К себе потом его забрать…
И вот уснувший Филоклет
Оставлен был на берегу…
Я думаю змеюга та
Кусалась вовсе не спроста.
Тут вот в чём дело. Той порою
Могилы славные героев
Хранились в тайне в те года,
Хоть это было не всегда.
Конечно, нам такой обычай
Казаться может необычен,
Но, может, от лукавых глаз
Их стоило хранить как раз?
Когда прославленный герой
Свой путь заканчивал земной
Так получилось – в тот момент
С Гераклом был был лишь Филоклет.
Сам Филоклет в момент печальный
Зажёг костёр тот погребальный,
Сам после кости он собрал
И хоронить Геракла стал,
И по велению богов
То место в тайне сохранял.
Поклялся он могилу скрыть,
Ни с кем о ней не говорить.
Его друзья про это знали
И не однажды приставали,
Чтобы открыл им Филоклет
Тот исторический секрет.
Однако он в себе носил
Секрет, пока хватало сил.
Сболтнёшь друзьям хоть пару слов –
Настигнуть может гнев богов!
Вот как-то раз, набрав вина,
Его поили допьяна
И говорили: «Филоклет,
Открой нам, что ли, свой секрет».
Не удержался Филоклет,
Поднялся молча и пошёл,
И на могилу он пришёл,
И для открытия секрета
Он молча встал на место это.
Возможно, именно за это
Змея кусала Филоклета.
Возможно, для расправы той
Какой-то повод был другой.
Для наказания нас смертных
Всегда есть повод у бессмертных.
Волна штормовая форштевнями рвётся,
По пенистым гребням эскадра несётся.
И хищны носы кораблей крутобоких,
И лица вождей беспощадно жестоки.
И нету над ними Добра, нету Зла,
Лишь мачты скрипенье и взмахи весла,
Да вспучило парус на стонущей рее.
Скорее в сраженье, скорее, скорее!
Скорее пускай начинается то,
Чего избежать не сумеет никто!
С передового корабля раздался крик:
«Земля, земля!»
Агамемнон одной рукой
Сжал крепко рукоять меча.
При этом он другой рукой
Коснулся братова плеча.
- Ну, вот, мы видим, Менелай,
Перед собой тот самый край,
Который наш когда-то дед
Покинул после многих бед.
А сколько бед терпел наш род?
И пострадал ты в свой черёд.
Но близок час. В бою кровавом
Свершим мы месть, добудем славу!
А Менелай главой качал
И как-то странно отвечал:
- Но всё-таки жаль, что могучий Ил
Разрушил, разграбил цветущий Сипил.
Конец первой части
Прозаическое отступление
Что представляли собой события Троянской войны на самом деле? Увы! История – не «картина маслом», а мозаика, сложенная из множества камушков – фактов, считающихся более-менее достоверными (а сколько из них фальшивых?). Если расположить их немного иначе, или просто повернуть некоторые другой стороной, то и картина получится немного иная.
Есть мнение: Троянская война совпадает по времени с другим событием – исходом израильтян из Египта, после которого лидеры израильтян сорок лет водили их по пустыне, чтобы за это время умерли те, кто родились в рабстве.
Есть другое мнение: Троянская война – один из эпизодов большой сорокалетней войны, во время которой боевые действия происходили во всём восточном средиземноморье. Лидеры израильтян просто выжидали, когда противоборствующие стороны ослабят друг друга настолько, что можно будет приступать к захвату Палестины, не опасаясь попасть «меж двух огней».
Давайте попробуем «перебрать камушки» и найти те, которые говорят в пользу версии Большой войны.
При упоминании о Трое, в памяти сразу всплывает «Илиада», но это произведение описывает (по подсчётам специалистов) 50 или 56 дней последнего года войны, от ссоры Ахилла с Агамемноном до похорон Гектора. Кроме Гомера множество других авторов вдохновлялись этой темой, оставив огромный массив информации о самой Троянской войне, о событиях, ей предшествовавших и последовавших за ней. Да и в самой «Илиаде» упоминается множество событий за пределами этих 50-56 дней. Поскольку излагаемое здесь – не научная статья, не стану ссылаться на источники информации, упомяну лишь Роберта Грейвса, у которого любознательный читатель может проверить правильность приводимых здесь временных промежутков.
Итак. После похищения Елены, Парис не направляется домой, а в течение двух лет ведёт какие-то боевые действия в южной части Эгейского моря, потом нападает на Кипр. Это противоречит логике литературной версии мифа – Кипр остров Афродиты, но говорит в пользу версии Большой войны, первопричина которой – борьба за контроль над медными рудниками Кипра.
Только после возвращения Париса в Трою состоялся первый сбор греческого войска в Авлиде, но боевые действия греки начинают не в Троаде, а в Мизии. Второй сбор в Авлиде состоялся только через восемь лет после первого, и только тогда – поход в Троаду и боевое столкновение с троянцами. Но первые девять лет боевые действия ведутся на обширной территори, и греки захватывают многие города, как на морском побережье, так и вдали от него. Всё это время Троя не подвергнута осаде, всего лишь блокированы ворота, обращённые к морю. На помощь Трое приходили союзники, но все они разбиты по-одиночке греческим войском, постоянно «собранным в кулак». То есть под Троей сражались не только троянцы. Царь эфиопов Мемнон шёл к Трое семь лет, по пути ввязываясь в какие-то сражения. То есть, в это время боевые действия велись и в Африке, и на Ближнем востоке.
Ещё одна любопытная подробность: реальная угроза взятия Трои штурмом возникла единственный раз, когда Ахилл, мстя за Патрокла, едва не овладел крепостной стеной, но это было «против воли богов». Так была ли Троянская война действительно Троянской? Тем более, что с падением Трои боевые действия не прекращаются. Вместо возвращения домой Одиссей совершает нападение на киконов, малочисленным отрядом на сильного противника, что вообще противоречит всякой логике, если война победоносно завершена.
Тем временем Диомед, вернувшись в Грецию, ввязывается в какие-то боевые действия на стороне своего деда. Потом воюет в Италии. Одиссей возвращается домой через десять лет после отплытия из-под Трои, потеряв и войско, и корабли, якобы, по вполне сказочным причинам. Но если «Илиада» признана мифологизированным описанием вполне реальных событий, то почему бы «Илиаду» и «Одиссею» не «уравнять в правах»? В таком случае «Одиссея» не просто древнегреческое фэнтэзи, а повествование о военных походах, окончившихся плачевно. Возможно, именно по этому в «Одиссее» так много сказочного (форс мажорные ситуации!): для оправдания неудач и поддержания имиджа того, кто был прозван «Разрушитель Трои», но домой вернулся нищим.
После устроенного Одиссеем в стенах родного дома массового убийства он, по законам того времени, удаляется в десятилетнее изгнание. Тем временем подрастает сын Одиссея от Цирцеи Телегон и решает навестить отца. Далее всё происходит по классическому варианту. Отец и сын при встрече не узнают друг друга. Между спутниками Телегона и людьми Одиссея начинается бой. Телегон поражает Одиссея копьём, наконечник которого – ядовитый шип морского ската. Таким образом, сбывается предсказание, полученное Одиссеем в молодости: умрёшь от моря, но не в море.
Итак. От нападения Париса на Киклады и Кипр до последнего боя Одиссея действительно получается 40 лет (2+8+10+10+10), после этого в течение некоторого времени важных военных событий не происходит.
Возможно кто-то, прочитав это, скажет: всё взято с потолка, притянуто за уши и высосано из пальца. Возможно, будет прав. А, может быть, и нет.