«Так что, разрешите доложить, Ваше Благородие, старший баталер Редискин по Вашему приказанию прибыл!»
Трах! Бах! Будто крупнокалиберный снаряд взорвался у Редискина перед глазами.
Поплавав немного по каюте Их Благородия Старшего Офицера, Редискин оперся спиной о переборку и соображать начал: «Эх, как же я так оплошал? Вчера банкет был по случаю прибытия в иностранный порт. Нынче у Их Благородия в голове коты дерутся. А я туда же –«разрешите доложить»…Вот и доложился!»
Повинившись перед Их Благородием, Редискин пообещал оплошность свою исправить. А Их Благородие – человек хотя и благородный, но простой и Редискина уважает. Они вместе ещё в парусном флоте служили. Их Благородие до старшего офицера дослужился, а Редискин старшим баталером стал. Они уже давно друг другу как родные. Поэтому Их Благородие сам перед Редискиным за свою горячность извинился и, понизив голос, многозначительно добавил: «Ты уж, братец, не серчай. Неприятности у нас предвидятся. Крупные неприятности. Так что зови старших братцев, опричников моих верных, и Батюшку нашего корабельного обязательно позови».
Редискин взял под козырек и пулей вылетел из каюты. Если Старший Офицер не только опричников, но и Батюшку к себе требует, значит, дела серьезные предстоят.
Что означает слово «опричники» - этого Редискин толком не знал, а спрашивать не спешил. Если надо будет, Их Благородие разъяснит сам.
Также не знал Редискин, как правильно на родной русский язык слово «баталер» переводится. Хотя похоже оно на слово «баталия», только суть обязанностей баталера совсем другая. Первая обязанность старшего баталера – о провианте и амуниции для команды заботиться и регулярно личному составу по чарке матросского рома выдавать. Для укрепления здоровья.
Оповестив первым делом кого надо, Редискин к цистерне с ромом побежал, на ходу размышляя, сколько же рома нацедить? Решение он нашел, как ему казалось, самое правильное – двойную порцию. Для Их Благородия и для Батюшки, который тоже во вчерашнем банкете посильное участие принимал. Остальные, как не принимавшие участия, пусть положенного часа дождутся.
Нацедив ром, Редискин нырнул в кабельный коридор. Не бегать же по броненосцу у всех на виду с кружкой в руках. В кабельном коридоре тьма кромешная, но Редискин не первый раз этим маршрутом от цистерны до каюты Их Благородия передвигался.
Добежав до офицерского коридора, прислушался внимательно. Всё тихо. Отдраил дверь, переступил через комингс, задраил дверь за собой и бегом в каюту Их Благородия.
А там уже все в сборе – Старший Боцман корабельный, Старший Кок корабельный, Старший Кочегар. Ну, и, конечно, Старший Баталер Редискин тоже в опричниках числился.
Такой порядок в Российском флоте обозначился: Перед Командиром за всё, что на корабле происходит, Старший Офицер отвечает, а перед ним – вышеназванные лица. Конечно, на корабле и другие господа офицеры находятся. Но господа они и есть господа. Во всякие мелочи вникать – не их господское дело.
А вот и Батюшка корабельный явился. Хотя он за порядок в матросских душах только перед Богом отвечает, но знает Батюшка: если Старший Офицер его призывает, значит, дело серьёзное. А ещё знает Батюшка, что в этой каюте чаркой его никогда не обнесут. Вот и сейчас Их Благородие прежде, чем приступить к делу, осведомился у Батюшки о здоровье и предложил причаститься по-нашему, по-морскому.
Батюшка, как всегда в таких случаях, задумчиво погладил бороду и сказал: «Идея богатая, сын мой, но грех велик!»
Их Благородие, по обыкновению, своему опустил очи долу и ответил: «Как гласит народная мудрость: не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – в царство Небесное не попадёшь».
Пока Их Благородие с Батюшкой здоровье поправляли, остальные стояли по стойке «смирно» и молча слюну сглатывали. За исключением Редискина. Он к спиртному равнодушен был. Даже табаком не баловался. За это его и баталером поставили. А кому же ещё цистерну с ромом доверить, если он всем по чарке выдаст, а сам выпивать свою законную порцию и не подумает?
Вот только Батюшка на него за это смотрел косо: «А, может быть, ты, Редискин, старовер?» Редискин отвечал с обидою: «Ну, что вы, Батюшка, православный я!» Кончилось тем, что Редискин в присутствии Батюшки двойную порцию рома выпил и даже закусывать не стал. После этого случая подобрел к нему Батюшка, за своего принял.
От воспоминаний отвлек Редискина голос Их Благородия: «Так что, братцы, задача перед нами стоит архиважная. От секретного агента по тайным каналам информация получена. Когда сегодня к нам на борт гостей местных допустят, ну, там господ важных на боевую мощь нашего броненосца полюбоваться, в их среду может затесаться враг!»
Поскольку разговор шёл доверительный, Старший Боцман осмелился вопрос задать: «Как нас ещё в учебном экипаже в старые времена наставляли – враги бывают внутренние и внешние. С внешними всё ясно. Они бывают сухопутные и морские. Сухопутные – это турки, французы и германцы с пруссаками. Морские – это опять же турки и англичане с британцами. А вот с внутренними, виноват, разбираюсь плохо. Уж больно слова мудреные: анархисты, нигилисты, бомбисты-террористы и прочие демократы. Наш враг из каких будет?»
Задумался Их Благородие, потом говорит: «Признаться честно, я и сам в этих понятиях путаюсь. Не при Батюшке будет сказано – пусть с ними черти в аду разбираются, кто есть кто! Кстати, враг наш возымел наглость внешними приметами своими на Батюшку походить. Это для нас важно».
После Их Благородие распоряжаться стал. Боцману – команду свою боцманскую по палубе расставить, а самому по верхам прохаживаться от носового мостика до кормового. Чуть что – свистеть в дудку. Старшему Коку и Старшему Кочегару неотлучно в своих владениях находиться и глядеть в оба, если какой-нибудь краб сухопутный свой любопытный нос сунет в кочегарку или на камбуз.
Старший Кок и Старший Кочегар тут же заверили Их Благородие: пусть только попробует какой-нибудь демократ паршивый обед матросский отравить или бомбу под паровой котел сунуть!
Их Благородие похвалил за усердие: «Догадливые вы, братцы, за то и ценю. А тебе, Редискин, неотлучно при цистерне с ромом находиться».
Тут Редискин не удержался и своё слово вставил: «Неужели демократы такие большие до матросского рома охотники?»
«Дурак ты, Редискин, хотя я тебя тоже ценю. Смотри сюда!» Тут Их Благородие взял кружку из-под рома, спичкой чиркнул и в кружку бросил. Остатки рома на дне мигом синим пламенем вспыхнули.
Редискину не по себе стало: у артиллерийских погребов часовые с оружием стоять будут, а у цистерны только он с мерной кружкой!
Их Благородие тем временем с Батюшкой заговорил: «А к Вам, Батюшка, особая просьба. Ценя Ваш большой жизненный опыт, попрошу Вас к гостям внимательно приглядываться. Если кто подозрительным покажется, Вы, на правах лица духовного, заведите с ним беседу на духовные темы и определить попытайтесь, что у него за душой».
Батюшка, услышав это, смутился: «Да как же я беседовать буду, если никаких других языков кроме православного не понимаю?» «А я, Батюшка, мичманов наших да лейтенантов предупрежу. Молодёжь нынче пошла грамотная, они Вам с любого языка на православный переведут».
- - - - - - - - - -
Утренняя приборка давно закончилась, а учений в этот день конечно же никаких не проводилось. Редискин с Боцманом в ожидании гостей стояли недалеко от трапа и, от нечего делать, вспоминали службу в парусном флоте. А с берега пока что прибывали только господа офицеры, которым особым распоряжением Командира дозволено было провести ночь на берегу для лучшего ознакомления с местными нравами и для завязки дружественных отношений с местными обывателями. Встреч им в увольнение дневное убывали на берег матросы для тех же целей.
Поглядывая на веселых матросиков, Боцман, по своему обыкновению, недовольно ворчал:
- Нынче не то, что раньше. Раньше, как было? Уж ежели морячок какой в портовый кабак заглянув, переберет лишнего и до причала дойти не может, обязательно ляжет головой в сторону родного корабля. Подберет его родной патруль и с честью на корабль доставит. А попробуй-ка улечься к кораблю задницей – под трибунал за попытку дезертирства! Нынче не то. Валяются, как попало, и хоть бы что!
Одним ухом Редискин Боцмана слушал, другим – разговоры господ-офицеров. Дежурный офицер прибывших с берега расспрашивал.
- Что привлекло Ваше внимание в первую очередь, лейтенант?
- Изобилие местных рынков и примитивность местных борделей!
- Увы, лейтенант, мы не в Кронштадте, здесь всё наоборот.
- А уж как ужасно местные французы коверкают прекрасный французский язык, какое скверное произношение! Их бы куда-нибудь к нам, в Нижний Новгород или хотя бы в Елабугу, в дворянское собрание.
- Вы правы, лейтенант. У нас их научили бы говорить по-французски.
Редискин между тем рассматривал странные, непривычные очертания незнакомого города. «Чудно всё это, - думал Редискин, - народ здесь живет арабский, а баре у них французы. И страна эта колонией Алжирской называется. «Колония» - от слова «кол»? «Алжир» - от слова «жир»?» Да вот только внешность мужичков местных никак со словом этим не вяжется. Не то что наши матросики; на иного глянешь - как только тельняшка на нём не лопается!
Боцман всё еще продолжал ворчать, и господам-офицерам от него досталось тоже:
- Раньше господа-офицеры такими белоручками не были. В парусном флоте как было? Если аврал какой или шквал налетит внезапно, господа-офицеры сами первыми за снасти хватались, да на реи лезли. Про себя я уж не говорю. Хоть я и боцман, а иной раз так ладони канатами натирал – пятерня в правильный кулак не складывалась! Молодежь уму-разуму поучить надо, а я ни зуботычину толковую, ни затрещину вразумительную выдать не в состоянии. Одни только оплеухи.
Редискин вдруг почувствовал, что его в сон клонит: «На солнце разморило, что ли? Вроде бы весна на дворе, а здесь в южных странах солнце злее, чем у нас летом. Но, может быть, его в сон клонит по другой причине, в силу того что обед близок?»
Редискин встревожился. Как на флоте заведено, Командир с матросского обеда пробу снимать должен, а Боцман при этом присутствовать. А если гости заморские именно в этот момент пожалуют?
Чего Редискин опасался, то и случилось.
Как только дежурный офицер команду подал «Команде руки мыть! Бочковым собраться у камбуза!», тут и часовой у трапа закричал: «Идут! Идут!»
Вообще-то Командир собирался у трапа гостей встретить. Но флотский порядок – дело святое. Командир от регламента не отступит. Боцман тоже нарушать порядок не вправе, на мостик побежал. Кок туда пробный обед понес. И Старший Офицер сейчас тоже на мостике присутствовать должен.
Теперь один Редискин остается в ответе и за палубу, и за камбуз, и за цистерну! Одна надежда – недолго это продлиться. Хотя командир пробу снимать любит, а Старший Офицер ему обычно в этом помогает. Отведают они и матросского борща, и котлеток, да компотика с калачиком – это чтобы после офицерский обед сытней и вкусней показался. Но сейчас случай не тот, рассусоливать не будут. А, может быть, и Боцмана в помощь призовут. Тот всё, что Кок принес, сметёт мигом, потому что пасть у Боцмана, как у медведя.
Между тем на палубу толпа гостей высыпала, и сразу стало шумно и тесно.
Редискин, не однажды побывав в иностранных портах, всякий раз удивлялся: почему это народ везде разный, а баре везде одинаковые? Вот и сейчас. Одеты все на барский манер. Кто попроще, кто побогаче, но все смотрят вальяжно и сами себя уважают. Баре – они и в Африке баре!
Дежурный офицер гостей на ихнем языке приветствует, а у Редискина аж поджилки трясутся. Пока бочковые будут обед получать, да в кубриках матросских по мискам его раскладывать, ему, Редискину, положенную порцию рома команде следует выдать. Да не простую, а двойную. Так нынче Командир распорядился по случаю… «Ну, где же Старший Офицер, где Боцман, где Кок? Что же, всё наблюдение за врагом на одного Редискина брошено? Где же, наконец, Батюшка?»
«Ах, вот он, Батюшка, с какими-то мамзелями расфуфыренными беседует, а лейтенант молоденький у него переводчиком. Но что толку от такого перевода? «Спиритизм, экзорцизм, экуменизм…». Тьфу ты, как погано звучат слова для православного уха!»
Редискин выбрал момент – хвать Батюшку за рясу и в сторону увлек. Хотел было напрямую высказать: «Какого черта Вы, Батюшка, лясы да балясы с вертихвостками заморскими точите, когда речь идет о делах государственной важности?» Но сдержался. Сказал всего лишь: «Какого хрена, Батюшка?» Батюшка тут же перекрестился и заверил Редискина: «Сын мой! Видно, Бог посылает мне испытание. Запали на меня эти особы, хотя смысл их еретических речей мне, как человеку православному, остается совершенно недоступен. Но надеюсь я, сумеет господин лейтенант отвлечь их внимание от моей духовной особы и обратить на свою мирскую…»
Кто на кого запал, Редискину уже некогда разбираться. Вдруг его словно изнутри толкнуло: вот он, Враг! По трапу последним взбирается. В руках саквояж вместительный, глазами так по сторонам и бегает, с особым вниманием на башни орудийные поглядывает. Видно, бомба у него в саквояже, вот и высматривает, куда бы её подложить. А до чего же он внешностью на Батюшку похож! Точно также весь волосами оброс как леший, только нос наружу торчит. Хотя у Батюшки седины, пожалуй, побольше будет. К тому же у Врага волосья на иностранный манер в прическу сложены, тогда как у Батюшки космы во все стороны вьются, как у корабельной швабры, которой трижды в день палубу корабельную драят».
Редискин сразу же Батюшке на Врага указал и зашептал в ухо: «Давайте-ка, Батюшка, вместе с лейтенантиком этого пуделя лохматого за жабры берите и колите – кто такой и чего ему здесь надо».
Засомневался Батюшка: «Похоже, сын мой, лейтенантик наш уже мамзелей в каюту свою пригласить пытается для продолжения знакомства. Негоже мне, как лицу духовному, к насилию прибегать, если вдруг он слова моего пасторского не послушает».
Тогда Редискин для большей убедительности Батюшку локтем в бочёк ткнул и сказал помягче да поласковее: «Вы, Батюшка, делайте, что Вам говорят. А чтобы к насилию не прибегать, отведите лейтенантика за носовую башню и кулачок ему в ухо припечатайте. Враз понятливее станет!»
Беседовать далее Редискину уже некогда было. Шумная толпа гостей растекалась по палубе броненосца как масляное пятно по поверхности воды, и Враг в этой толпе затерялся.
Редискин бегом к своему заведованию бросился. Цистерна с ромом располагалась в самой середине корабля, за тройной броней – никакой снаряд не достанет. Наружу только кран торчит вроде пожарного. На люки цистерны Редискин по два замка повесил, но на душе всё равно не спокойно.
А у крана уже очередь собралась, ворчат недовольно: «Запаздываешь, братец, запаздываешь!» Редискин на них прикрикнул: «Живее, братцы, живее!» Братцы мешкать не стали. Редискин к своим обязанностям приступил и только слышно: «Буль-буль – выдох, буль-буль – выдох, буль-буль – выдох…»
Почти всех уже Редискин двойной порцией наделил и вдруг видит: прямо перед ним Враг стоит и внимательно на него смотрит. Забеспокоился Редискин: а где же лейтенант с Батюшкой? А, вон и они приближаются в окружении мамзелей, и, как показалось Редискину, больше внимания мамзели действительно уделяют не лейтенанту, а Батюшке.
Но именно в этот момент Старший Боцман перед Редискиным обозначился. Перемигнулись они друг с другом, и Редискин нацедил Боцману тройную порцию. Боцман выдох в сторону мамзелей сделал, и тех как шквальным ветром сдуло. Жаль только, что и лейтенантик вслед за ними вприпрыжку побежал.
А Враг всё Редискина взглядом сверлит. Не выдержал Редискин и заворчал сердито: «Ну что ты на меня зенки пялишь, краб сухопутный?»
Враг усмехнулся и вдруг по православному заговорил: «Сухопутный краб? О, это нонсенс! Мой друг Фридрих прекрасно разбирается в зоологии, но ни разу не упоминал о таком странном животном».
Редискин стоит перед ним, чувствует себя болван болваном, а Враг всё своё талдычит: «Я думаю – все, кто служил в российском флоте, возвращаются домой законченными алкоголиками. Очень простое решение – пьяным народом легче управлять!»
Батюшка говорит ему с обидой: «Вы, извиняюсь, господин хороший, кто будете?» А тот на себя важный вид напустил и отвечает: «Я есть большой сторонник демократии!»
Пока Редискин соображал, что бы это значило, Батюшка ему подмигнул и Редискин тут же две двойные порции рома нацедил – одну для Батюшки, другую для Врага. Тот скривился презрительно, но Батюшка вразумил его строго: «Вы, господин хороший, не на своей территории находитесь. Не уважаете?!» Враг по сторонам оглянулся в растерянности, а рядом Боцман стоит – нахмурился, набычился и кулаки сжал. Кулаки у Боцмана, между прочим, как кувалды, которыми кочегары не в меру крупные куски угля измельчают.
Короче говоря, пропустили Батюшка со сторонником демократии по чарочке. У того с непривычки лицо так скривило, что даже борода на сторону съехала.
После Батюшка говорит: «Что за штука такая «демократия» не ведаю, но позвольте на правах лица духовного разъяснить Вам заблуждения ваши». И повел Батюшка Большого Демократа к себе в каюту для приватной беседы.
Редискин вздохнул с облегчением. Сейчас Батюшка винца церковного достанет, чтобы горечь матросского рома подсластить, и начнет разговор на духовные темы… Батюшка вообще человек мудрый, говорить умеет. Бывало, подойдет к нему матросик какой-нибудь с жалобой на службу трудную, а Батюшка ему и скажет: «Сын мой, жизнь человеческая коротка. Так что потерпи немного!» После таких слов всегда на душе легче становится.
После того, как Редискин ром всей команде выдал, он доложил старшему офицеру обстановку и другими своими делами занялся.
У других старших братцев тоже всё обошлось благополучно. Кое-кто из гостей хотели было в кочегарку сунуться, но догадливый Старший Кочегар поручни трапа, в его хозяйство ведущего, сажей измазал.
А вот на камбузе гости всё-таки побывали, даже в котлы заглядывали. Старший Кок после их визита, опасаясь потравы, все продукты лично перепробовал. Жив остался, но дышал после этого с трудом.
День до вечера прошёл незаметно. Гости с броненосца убрались, только Командир с какими-то важными персонами в своей каюте закрылся. Очевидно, дружеские отношения налаживать. Но это уже Редискина не касается. И он, и Их Благородие Старший Офицер тревожиться начали: что же Батюшка из своей каюты не показывается? О чем они там со сторонником демократии беседуют? Жив ли там Батюшка, или, грешным делом, придушил его Большой Демократ?
Собрал Их Благородие старших братцев и пошли они к каюте Батюшки. Под дверью встали, слушают.
Из-за двери голоса доносятся возбужденные. Спорят Батюшка с Демократом. Батюшка кричит в азарте: «Православие! Самодержавие! Народность! – вот основы нашего российского бытия!» А Демократ нахально Батюшку опровергает: «Религия – опиум для народа! Царизм – жандарм Европы! Ваш народ – варвары, дикое скопище пьяниц!»
Редискину любопытно стало: «Опиум» - от слова «опиваться?» Но и обидно тоже: как можно такие речи вести, находясь на чужой территории? Видно, Их Благородие тоже осерчал, дверь каюты толкнул, и они всей гурьбой в каюту ввалились.
Мать честная! Поскольку во внутренностях броненосца жара и духота сильней, чем на палубе, а Батюшка с Большим Демократом винцом и разговором разгорячились, то очевидно в силу этих причин разделись оба до исподнего и сидят друг против друга раскрасневшиеся, потные, взъерошенные и совершенно с виду одинаковые. Всех отличий – у Батюшки под руками Святая Книга лежит, а у Большого Демократа под ногами саквояж пузатый.
Их Благородие безо всяких предисловий к Демократу обратился: «Позвольте полюбопытствовать, что у Вас в саквояже? Я, как Старший Офицер корабля, имею на это право».
Большого Демократа от жары да от винца развезло, как видно, не на шутку. Ухмыльнулся он и отвечает дерзко: «Бомба!»
Их Благородие от такой дерзости опешил: «Какая бомба?»
Большой демократ палец многозначительно поднял и Их Благородию погрозил: «Которую я хочу под вашу империю зла подложить!»
Тут Боцман Их Благородию шепчет: «Может гальванеров позвать?»
Но Их Благородие человек самостоятельный. Вскрыл саквояж, но вместо бомбы достал оттуда книгу, внешним видом на Святую книгу похожую. Надпись не по православному писанную прочитал: «Капитал».
Редискину любопытно стало: «капитал» от слова «капать»?
У Их Благородия, как видно, терпение лопнуло, как закричит: «Шутить изволите?! В прошлые времена в парусном флоте Вас бы за такие шутки под килем протащили бы и не посмотрели на …»
На что не посмотрели бы, этого Их Благородие досказать не успел. Большой Демократ вдруг вскочил, книгу выхватил и со словами «Сатрапы! Жандармы! Тираны! Душители свободы!» на Их Благородие книгой замахнулся. Но промазал, и Редискин удар на свою голову принял. Бум!
Далее кутерьма началась. Все на Большого Демократа кинулись, утихомирить пытаясь. Не тут-то было! Он от природы мужик крепкий, да к тому же пьяный кураж в теле гуляет. Книгой размахивает и, как назло, больше всех Редискину достается. А книга как видно не простая, а колдовская. Потому что вследствие получаемых ударов стали Редискину приходить в голову странные мысли: «Бум! – а может, прав кое в чем Большой Демократ? Бум! – а чего это Их Благородие по всякому поводу кулаки в ход пускает? Бум! – а может, не всё в нашем государстве Российском так хорошо, как нам кажется?»
Но тут Батюшка счел нужным вмешаться. Схватил Святую книгу и со словами «Ближнего своего возлюбить надо!» на Большого Демократа замахнулся.
Но как-то так получилось, что и этот удар по Редискину пришёлся. Бум! – и мысли у него сразу же пошли в правильном направлении: « Что же это Большой Демократ себе позволяет? Его и ромом, и винцом угостили, а он всё не доволен. И вообще, на чужой территории не дерись, здесь только своим можно!»
Тут Редискин самому себе позволил руки слегка распустить. Кончилось тем, что сгреб он Большого Демократа в охапку, а Батюшка Святой Книгой по вражеской голове – бум! Тот сразу в коленках ослаб, и Редискин уложил его на Батюшкину койку.
После одержанной победы все дух переводили. Вроде бы всё хорошо кончилось, вот только почему-то Их Благородие рукой за скулу держится и говорит: «Кто-то из вас, братцы, мне в суматохе приложился. Не ты ли, Редискин?»
Пока Редискин думал, виниться ему или оправдываться, Их Благородие рукой махнул и сказал примирительно: «Ну, ладно, братцы. Какие могут быть счеты между своими в делах государственной важности».
После этого Их Благородие напомнил Батюшке, что тому надо к вечерней молитве готовиться. Большого Демократа велел пока что в каюте запереть, а после вечерней молитвы он его дежурному офицеру сдаст, чтобы на берег спровадить. Отдав эти распоряжения, Их Благородие ушёл.
Батюшка тут же предложил всем винца церковного отведать. Но у старших братцев было на этот счет другое мнение: по такому случаю неплохо бы чего-нибудь посущественнее принять. Батюшка спорить не стал, но обратился с просьбой: «Отдав все силы проповеди православных истин, чувствую себя сейчас прескверно. Не мог бы кто-нибудь из вас, дети мои, помочь мне облачиться и добраться до церковной палубы?
Заверив Батюшку, что это непременно сделано будет, поспешили братцы к цистерне. Но вот беда! – посудину какую-нибудь взять с собой позабыли. Решили пить прямо из крана.
Редискину это не очень понравилось. Глотки у братцев как корабельные помпы, которыми воду из трюмов откачивают. Но оговаривать товарищей не стал. Сам вместе с ними к крану приложился.
После этого у всех нашлись какие-то срочные дела, которые до вечерней молитвы надо успеть сделать. Помогать Батюшке Редискина отправили. Предупредили при этом: «Ты Батюшку в обход командирской каюты кабельным коридором проведи, а то высокие гости все ещё у командира сидят».
Редискин с этим согласился: вдруг гости в офицерский коридор выйдут, и Батюшка на правах лица духовного начнет им православные истины объяснять?
Редискин быстренько в каюту вернулся. Мать честная! Видно, Батюшка с Большим Демократом к винцу церковному ещё приложиться успели и теперь оба на Батюшкиной койке вповалку отдыхают, не разобрать, кто есть кто!
Редискин одного потормошил – ответа не добился. Потормошил другого и слабый голос услышал: «Возлюби ближнего своего…»
Поскольку у Батюшки в каюте не только запас винца, но и святая вода имелась, решил Редискин это средство испробовать. Плеснул на Батюшку из ковшика – подействовало! Глаза у Батюшки открылись, руки-ноги зашевелились. А когда Редискин спросил: «Службу отслужить сможете?», Батюшка головой кивнул.
Помог Редискин Батюшке облачиться, Святую книгу в руки подал и направились они в обход офицерского коридора кабельным на церковную палубу.
Самому Редискину не привыкать кабельным коридором бегать. Другое дело Батюшка. Намучился с ним Редискин в темноте, да в тесноте.
Пока до церковной палубы добрались, там уже все в сборе, вся команда строем стоит. Ждут. Господин Старший Офицер туда-сюда прохаживается, на часы поглядывает, нервничает. Но, Батюшку увидя, успокоился и сразу к нему с тем же вопросом: «Вы, Батюшка, Службу отслужить сможете?» И вдруг ответ откуда-то со стороны слышится: «Конечно, сын мой. Только смерть способна исполнению лицом духовным его обязанностей воспрепятствовать!»
Редискин глянул, и нехорошо ему стало, как матросу-первогодку впервые шторм увидевшему.
Из офицерского коридора второй Батюшка появился и книгу бесовскую в руках держит. А тем временем первый голос подает: «Если я обещал – слово сдержу, потому что таковы мои принципы, а принципами я не поступаюсь!»
Понял Редискин по голосам, кто есть кто, а Их Благородие говорит гневно: «Самозванец!» Потом на Редискина напустился: «Видел я, как люди похожие вещи путают, но, чтобы людей путали…»
Тут Их Благородие осёкся и замер с раскрытым ртом, потому что оба Батюшки, под ручку взявшись, к положенному месту направились, молитвы читать готовятся. А один из них говорит другому: «Как и обещал, докажу Вам, что в нашем Отечестве свобода слова ничем не ущемлена».
Редискин вслед крикнул: «Вы хоть книгами поменяйтесь!»
Их Благородие скривился от злости, а потом рукой махнул и отвернулся. То ли в действия лица духовного вмешиваться не захотел, то ли ему уже всё стало как до той лампочки, которая под потолком светится. Только и сказал: «Хорошо хоть Батюшка вторую рясу свою разыскать догадался, не в одних подштанниках на молитву пришел».
Редискин быстренько своё место в строю занял рядом с другими старшими братцами и слышит, как Старший Боцман, Старший Кок и Старший Кочегар между собой переговариваются:
- Братцы, да их же двое!
- И я тоже двоих вижу1
- Чур, меня!
- Видно, пожадничали мы сегодня около крана.
- Завязывать пора с этим делом.
- Двойным рифовым узлом и пару шлагов для верности наложить!
Редискину любопытно стало, что остальная команда по этому поводу думает. Не станет ли у него после сегодняшней молитвы одной обязанностью меньше? Поживем – увидим. Главное, что из господ офицеров только Старший Офицер здесь присутствует. Остальные – кто на берег отбыл, кто на вахте, а Командир в своей каюте с высокими гостями. Это Бог всё понять и простить может, а у Командира такого права нету…
Между тем молитва началась. Да какая! Как только Батюшка для начала «Отче наш…» затянул, Самозванец свою молитву читать принялся: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей!»
Редискину интересно стало: «пролетарии» - от слова «пролетать», навроде птиц перелетных? Тогда причём тут цепи?
А дальше каждый своё талдычил. Когда Батюшка к проповеди перешёл и голос возвысил: «Сказано – «Бодрствуйте, ибо враг ваш диавол ходит, вокруг рыкая аки скимен», Самозванец тоже повысил голос: «Призрак бродит по Европе, призрак Коммунизма!»
«Кто такой Коммунизм? Отчего помер, почему не упокоенный бродит? Небось, грешил много».
А когда Батюшка напоследок снова затянул: «Иже еси на небеси…», Самозванец тоже запел: «Вставай, проклятьем заклеймённый весь мир голодных и рабов…»
Ну, до чего же у них с Батюшкой душевное пение на два голоса получилось! Кое-кто из матросиков даже прослезился. Не всегда Батюшкины молитвы таким успехом пользовались!
Когда всё кончилось, и прозвучала команда «разойдись!», Редискин на месте остался, потому что Их Благородие в его сторону направился. «Ну, будь что будет!».
Их Благородие посмотрел на Редискина задумчиво и говорит: «Ты, братец, сегодня никакими делами больше не занимайся. Видно, день для тебя неблагоприятный выдался».
После этого Их Благородие поручил Самозванца заботам дежурного офицера, чтобы тот его тихо мирно на берег спровадил от греха подальше. Что и было исполнено. А Редискин и другие старшие братцы по своему обыкновению на верхнюю палубу вышли. Подышать свежим вечерним воздухом. Стоят, дышат. Их Благородие тоже к ним присоединился.
Вдруг появляется Батюшка, а в руках у него та самая бесовская книга, где про призраки не упокоенные сказано. Батюшка говорит со смущением: «В силу странного стечения обстоятельств осталась у меня на руках сия бесовская книга».
Редискин говорит ему с досадой: «Я же крикнул Вам, Батюшка, чтобы книгами поменялись». А Батюшка в ответ: «По странному стечению обстоятельств не помню я, сын мой, твоего возгласа».
Редискин посмотрел на Батюшку внимательно: на ногах Батюшка неплохо держится, но глазки у него на пуговки перламутровые похожи, какими мамзели платьица свои расфуфыривают. Немудрено, что запамятовал.
А Батюшка тем временем потребовал немедленно книгу в топке парового котла сжечь.
Их Благородие Батюшке советует: «Бросьте Вы эту гадость за борт». Но Батюшка на своём стоит: «Предать огню!»
Делать нечего. Взял Старший Кочегар книгу и к себе в кочегарку побежал.
Минуты две прошло, не больше, как возвращается Старший Кочегар и докладывает: «Не горит!»
Их Благородие не поверил. Сам в кочегарку направился. Остальные следом. В топку глянули – мать честная! Лежит бесовская книга на пылающих углях и хоть бы что!
Их Благородие говорит задумчиво: «Слыхал я, братцы, что немцы придумали переплеты книг особо ценных пропитывать каким-то средством, к огню устойчивость повышающим. Надо бы её кочергой пошевелить, чтобы страницы раскрылись».
Но у Батюшки своё мнение: «Колдовство, наваждение бесовское!»
Предложил он, немного - нимало, книгу бесовскую святой водой окропить.
Хотя и не принято с лицом духовным спорить, но принялись все увещевать Батюшку, пытаясь ему возможные последствия объяснить.
А Батюшка так на своем уперся, что, наверное, легче паровой котел с места сдвинуть, чем Батюшку разубедить.
А уж когда повелел он Редискину кроме ковша со святой водой ещё и другой принести («Сам знаешь, с чем, да пополнее, чтобы на всех хватило»), братцы спорить с Батюшкой перестали. Мудрое, говорят, решение!
Поскольку Их Благородие в действия лица духовного вмешиваться не стал, побежал Редискин решение мудрое выполнять. «Ну, братцы! Только что завязывать собирались. Завязать-то, может, и завязали, да узелок затянуть забыли!»
Обернулся Редискин быстро. Но вот беда – трап в кочегарку уж больно крут, а у него ковши в обеих руках. Взял Редискин оба ковша в одну руку, другой рукой за поручень цепляясь, кое как вниз сполз. Подал Батюшке ковш, другой в сторону поставил, а Старший Кочегар Батюшку напутствует: «Вы уж как-нибудь сбоку встаньте, да плескайте поосторожнее. В топке всё-таки не дрова – уголь!»
Батюшка сбоку от отворенной двери встал. Остальные подальше отошли.
В последнюю минуту Редискин подумал: «Не лучше ли книгу из топки кочергой достать?» Но было поздно. Батюшка перекрестился, молитву короткую сотворил и как плеснет…
Ба-бах! Будто снаряд взорвался, а из топки языки адского пламени наружу вырвались и людей по сторонам разметали.
Крепко Редискин о палубу приложился, даже встать сразу не смог. А когда приподнялся, видит – Батюшка стоит, руками машет, а от волос его и облачения искорки разлетаются.
Орет Батюшка дурным голосом: «Их Благородие спасайте! Он в яму угольную свалился! Спасайте, кому говорят!…В Бога мать!…» А далее Батюшка такое загнул, отчего языки пламени адского с перепугу обратно в топку спрятались.
Пока Их Благородие из угольной ямы доставали, книга бесовская уже догорала, а Редискин, да и все остальные, ошибку его с перепутанными ковшами осознали.
Вид у Их Благородия, как у кочегара, две вахты подряд отстоявшего.
Остальные тоже ненамного краше выглядят. Поглядывают на Редискина укоризненно, но мнение свое высказать не спешат, пока Их Благородие не высказался.
А Их Благородие в топку посмотрел, потом на Редискина, похлопал его по плечу и говорит: «Давай-ка, братец, приводи себя в порядок быстренько и ложись спать, не дожидаясь общего отбоя. День для тебя сегодня явно не благоприятный».
Хотел Редискин за оплошность свою повиниться, но тут Батюшка слово своё пасторское молвил: «Во всем, дети мои, есть промысел Божий. Не лучше ли нам будет святой водицей опохмелиться? Ковшик-то вон стоит, не пролитый…»
Выполняя указание Их Благородия, Редискин быстро привел себя в порядок и спать завалился.
Уснул быстро. Но сон был тревожный. Снилось ему, как в пламени корчится бесовская книга, отчего из трубы броненосца необычно большие искры вылетают. Поднимаются высоко, во все стороны разлетаются и почему-то не гаснут. В отблесках огня видно, как по ночному небу пролетают пролетарии, скованные одной цепью. А где-то вдалеке бродит беспокойный призрак со странным именем Коммунизм и «рыкает аки скимен»!
- - - - - - - - - -
Весной 1882 года первый в мире башенный броненосец «Пётр Великий» совершал практическое плавание по Средиземному морю и останавливался в Алжирском порту.
12 апреля (по старому стилю) престарелый Карл Маркс специально приехал в порт, чтобы посмотреть на самый мощный боевой корабль того времени, о котором английский судостроитель Э. Рид в статье в «Таймс» писал: «Русские успели превзойти нас как в отношении боевой силы существующих судов, так и в отношении новых способов постройки. Их «Пётр Великий» совершенно свободно может идти в английские порты, так как представляет собой судно более сильное, чем всякий из собственных наших броненосцев».
Русским языком Маркс владел свободно, хотя и не так хорошо, как другими европейскими языками.
Всё остальное в этом рассказе – досужие выдумки автора.
К О Н Е Ц