Гануся стояла посреди большой залы, чуть опустив голову и заведя за спину руки. Портреты великих предков, развешанные по стенам вперемежку с гобеленами, канделябрами и трофейным оружием, смотрели на Ганусю, как ей казалось самой укоризненно. Взгляд больших синих глаз Гануси отвечал им легкой степенью раскаяния.
Три грозных ясновельможных пана, не нарисованные, а живые восседали за накрытым к ужину столом у отворенного окна и тоже укоризненно смотрели на Ганусю. Пан Калиновский, пан Малиновский, пан Зашибайло – так звучали фамилии этих славных представителей вольной шляхты. Все трое приходились Ганусе дальними родственниками. Близких родственников у Гануси, увы, не осталось.
Разговор предстоял серьезный.
Немного аргументов могла привести Гануся в свою пользу и оправдание. Если вспомнить старинное выражение «не в силе Бог, но в правде», то, говоря честно, и в той, ни в другой части этого мудрого изречения преимущество было сейчас не на стороне Гануси. Но она тоже принадлежала к старинному шляхетскому роду и не собиралась сдаваться без борьбы.
Первым нарушил тягостное молчание пан Калиновский. Оглядев портреты предков, словно прося у них помощи и поддержки, он обратил на Ганусю строгий осуждающий взгляд и тихо сказал:
- Вот они, причины всех наших неудач – легкомыслие и беспечность. Вот почему все наши славные победы обернулись для нас конечным поражением.
Гануся промолчала, ожидая, когда претензии станут более адресными и конкретными.
Пан Малиновский в досаде прихлопнул ладонью по столу.
- Сколько раз я убеждался: нельзя доверять серьезного дела женщинам!
Пан Зашибайло мрачно разглядывал стоящие на столе винные бутылки. Не соизволив отвести от них взгляда и посмотреть на Ганусю, он сердито проворчал.
- Ты хотя бы понимаешь, в какое положение поставила всех нас? Раньше я думал: для человека смелого и решительного безвыходных ситуаций не бывает. Но теперь вынужден признаться - не вижу выхода!
Гануся по- прежнему молчала. Высказывания ясновельможных казались ей не вполне логичными. В нынешних бедах многострадальной Польши Гануся совершенно не виновата, так же, как и в бедах прошлых времен. Если у пана Малиновского были когда-то какие-то проблемы с женщинами, то это его личное дело. А что касается безвыходного положения… Ситуация, конечно, пикантна и казуистична, но не безвыходна. У Гануси есть все основания в это верить!
Высказывать свои аргументы Гануся пока что не решалась. Сердце и разум подсказывали – рано. Всё, что она позволила себе – изобразить среднюю степень раскаяния и ещё ниже опустить голову.
Пан Калиновский отвернулся к отворенному окну и, как бы рассуждая сам с собой, сказал:
— Вот что всегда нас губило и сводило на нет все наши усилия – легкомыслие и беспечность!
Пан Калиновский хотел сказать что-то ещё, но пан Зашибайло его перебил.
- Я совершенно не представляю себе, что же нам теперь делать!
Пан Малиновский стукнул кулаком по столу так, что закачались стоящие на нем винные бутылки.
- Что делать? Придется теперь сидеть за одним столом с этим москальским шпионом – вот что придется делать! Если мы не прирезали его сразу, то теперь придется принимать его как гостя. Гостеприимство – такой же закон вольной шляхты, как и заповеди Божьи!
После этих слов Гануся мысленно перенеслась на кухню. Всё ли происходит там в соответствии с её указаниями? Вообще-то ясновельможные не гурманы и за столом не привыкли капризничать, но подливки и соусы к дичи и рыбе должны готовиться строго по старинным рецептам… Голос пана Калиновского вынудил Ганусю отвлечься от кулинарных проблем.
- Как ты могла поступить так необдуманно и безответственно? Неужели ты не понимаешь самых простых вещей. Если полицейские ищейки пронюхают обо всем этом, пана Марека точно сгноят в сибирских рудниках. Но этого мало. Угроза нависла не только над всеми нами, в том числе и над тобой, но теперь в опасности то дело, которому мы посвятили всю свою жизнь – освобождению нашей любимой многострадальной Родины.
- Ах, Гануся! Ты выросла на наших глазах. Мы ли тебя не любили и не воспитывали в славных традициях нашего рода? Мы рассказывали тебе славную историю нашей многострадальной земли. Мы всегда хотели видеть тебя истинной полячкой, а пана Марека истинным патриотом. Ну, что же ты молчишь, Гануся?
Глаза Гануси видели строгий взгляд пана Калиновского и его строгое лицо. Но чуткие ушки Гануси уловили в его голосе душевную теплоту, знакомую с детства. Разум и сердце подсказали Ганусе: пора!
Изображая смущение, стараясь говорить горячо и громко, Гануся смело ринулась в заранее приготовленную контратаку.
Для начала она призвала в свидетели пана Бога и Божью Матерь в том, что она будет говорить правду и только правду. А мысленно попросила у обоих прощения на тот случай, если вдруг это окажется не совсем так по независящим от неё причинам.
Затем Гануся осторожно намекнула на то, что опасностям подвергалась она одна, спасая пана Марека от тех неприятностей, которые у него возникли вовсе не по её вине. А вот участие ясновельможных пока что свелось только к тому, что они, ясновельможные, сумели вовремя дать кому надо взятки. Вряд ли в нынешние времена это можно считать очень опасным делом!
Гануся на минуту замолкла, ожидая возражений, но таковых не последовало. Убедившись в верности выбранной тактики, Гануся продолжала.
- Конечно, я не буду отрицать некоторой своей вины в этом досадном недоразумении, но не забывайте, какая тяжесть легла на мои слабые женские плечи. Не вам, а мне пришлось спасать пана Марека после того, как его схватили полицейские ищейки. Я восхищалась его поведением, когда он не выдал никого из вашей тайной организации, борющейся за свободу и независимость нашей Родины. Но зачем ему понадобилось плевать в судей и драться с конвоем? Если бы не это, возможно, его тогда бы не заслали в такую даль, куда даже какой-то герой русского народного эпоса не осмеливался гонять свои стада. С другой стороны, именно там, вдали от очагов цивилизации главная часть моего плана, который я, кстати, придумала сама, не вызвала затруднений.
- Когда я получила разрешение последовать за паном Мареком на правах его невесты, то, чем дальше на восток уносили меня почтовые тройки, тем больше встречала я у местных жителей простодушия и наивности. Когда я наконец встретилась с паном Мареком, рассказала ему о моем плане, мы сразу же приступили к его осуществлению.
- Пан Марек притворился больным и умирающим. Нам поверили и разрешили пожениться без соблюдения строгих формальностей. Ксендза я предусмотрительно привезла с собой, хотя это стоило дополнительных расходов. Но где же найдешь приличного священника в тех местах, где водятся только вольные кони, волки, медведи и казаки? Зато пан ксендз научил пана Марека правильно умирать и объяснил, как должен вести себя уже умерший человек.
- Пан Марек играл свою роль очень хорошо. Я натурально рыдала, стоя у его гроба. Потом мне, как законной жене, разрешили увезти тело мужа для погребения на Родине. Мне дали телегу, лошадь и казака, который должен был сопровождать нас до самой нашей пограничной таможни. Всё получилось лучше, чем я ожидала…
- Что? – вскричали разом ясновельможные и заговорили, перебивая друг друга.
- Что значит лучше?
- Когда какой-то кучер, пьяный, как зюзя, заявился сюда среди ночи и предложил забрать гроб, мы сразу почувствовали недоброе.
- Мы спросили, где ты, но не смогли добиться ответа.
- Когда мы заносили гроб в дом, от него так ужасно пахло. Мы даже подумали, не умер ли пан Марек на самом деле?
- А когда скинули крышку гроба, впору было самим падать замертво. Из гроба на нас таращилась пьяная казачья рожа!
- Будь у нас в тот момент в руках сабли, мы бы разрубили его вместе с гробом!
Гануся изобразила крайнюю степень раскаяния и тихо сказала.
- Я не отрицаю некоторую степень своей вины в этом ужасном недоразумении. Но, как мне кажется, причина случившегося довольно проста. Когда кучер узнал, какую большую взятку вы, панове, дали за пропуск гроба через таможню без досмотра, он или испугался и поспешил избавиться от сомнительного груза, или, наоборот, проявил излишнее усердие, потому что некоторый процент полагался и ему. Поэтому он и не стал ждать нашего с Мареком возвращения.
Услышав такое объяснение, ясновельможные замерли с раскрытыми ртами, а Гануся поспешила продолжить.
- Позвольте мне рассказать всё по порядку. Так мне легче изложить суть дела, а вам легче понять. Представьте себе, каково было мне, молодой неопытной девушке, совершать обратный путь через совершенно дикую страну, везя с собой багаж, с которым так много хлопот. Я могла рассчитывать только на помощь того самого казака, которого мне дали в проводники. На моё счастье, он немного понимает по-польски. Кроме того, он, не смотря на молодость, человек бывалый и опытный. Он хорошо справлялся со своими обязанностями, как мог, заботился обо мне и, благодаря ему, трудности дороги не казались столь мучительными.
- Когда телега застревала на переправе через реку, казак прыгал в воду и помогал лошади. Когда телега застревала в грязи, казак прыгал в грязь и толкал телегу. Пан Марек всё это время спокойно лежал в своем ящике, хотя мог бы помочь.
- Как вы понимаете, панове, иногда приходилось в тайне от казака открывать гроб, чтобы напоить и накормить пана Марека. К сожалению, не эта проблема оказалась самой важной. Мужчины могут терпеть голод и жажду, но есть другие естественные потребности организма, которые могут доставлять ещё большее беспокойство. Во время ночевок у костра в поле или в лесу мне приходилось ждать, пока казак уснёт, чтобы выпустить пана Марека прогуляться. К сожалению, у казаков очень чуткий сон. Увы, пан Марек был разоблачен. Но пан казак оказался добрым и честным человеком. Он поклялся не выдавать нашу тайну, за определённую плату…
Пока Ганусе не удавалось изменить ситуацию в свою пользу.
Ясновельможные снова начали выражать свое неудовольствие.
- Теперь казак заявился сюда получить свою плату?
- Где он научился нашему языку?
- Наверняка участвовал в каких-нибудь карательных походах против нашего свободолюбивого народа!
Тем временем Гануся мысленно попросила прощения у Бога и Божьей Матери за некоторые неточности своего рассказа. Но если рассказать все как было, тогда ясновельможные точно схватятся за сабли!
Однажды на привале пан казак начал высказывать Ганусе сочувствие по поводу безвременной смерти молодого мужа, постепенно перейдя к комплиментам самой Ганусе. Делал это он довольно неуклюже, но, судя по всему, искренне.
Гануся уже хотела указать ему на некоторую нетактичность его поведения, как вдруг… О, ужас! Пан Марек, который, несомненно, все слышал, восстал из гроба с твердым намерением оторвать казаку голову! К счастью, ноги пана Марека слегка затекли от долгого лежания в гробу, а ноги пана казака оказались в полном порядке.
После Божья Матерь дала Ганусе силы объяснить пану Мареку простую вещь: им никогда не выбраться из этих дебрей без надежного проводника. Объяснение с казаком прошло намного проще: если пан казак их выдаст, Гануся поклянется всеми святыми, что он с самого начала был с ними в сговоре!
Дальнейшее путешествие прошло вполне благополучно. Мужчины по очереди правили лошадью. Один правил, другой в это время отдыхал в гробу, а в трудных местах толкали телегу вместе. Гануся заранее положила в гроб мягкую перинку и подушечку. Непривычному к комфорту казаку это очень понравилось, и он иногда оставался в гробу даже на ночь…
Воспоминания Гануси оказались прерваны новыми репликами ясновельможных.
— Это очередная провокация полицейских ищеек!
— Это они все подстроили, чтобы внедрить в нашу тайную организацию этого шпиона.
Услышав такое, Гануся сочла необходимым вмешаться и указать ясновельможным на некоторую нелогичность их выводов.
- Не понимаю, панове, о какой провокации полицейских ищеек вы говорите, когда все подстраивала я сама, а ближайшая полицейская ищейка сидела где-то за сотни километров! Кроме того, панове, как вы прекрасно знаете сами, казаки шпионами не бывают. Они бывают только разведчиками. Ваше отношение к этому народу мне всегда казалось не вполне объективным…
- Необъективным? – прервал её пан Калиновский. – Мы достаточно от них натерпелись! Этот народ вобрал в себя все худшие качества других народов. Они вспыльчивы и буйны как татары и турки!
- Они такие же бабники как французы, - сказал пан Малиновский.
- Они упрямы как немцы и высокомерны как англичане, - сказал пан Зашибайло.
«Они легкомысленны и беспечны как поляки», - хотела добавить Гануся, но вместо этого сказала другое.
- Простите, панове, но как известно, когда наши славные предки шли завоевывать Московию, в рядах их войск сражалось немало казаков.
Когда ясновельможные услышали это, их мысли сразу же от проблем сегодняшних обратились к славным деяниям дней минувших, и у Гануси появилась возможность дать короткий отдых своему напряженному уму.
- Завоевание? Мы несли москалям свет цивилизации!
- Завоевание? Мы хотели объединить всех славян в одном государстве, но кремлевские сепаратисты отклонили наше разумное предложение!
- Завоевание? Кто бы ещё просветил этих дикарей, как не мы?
- У нас старейшие в Европе университеты. Это наш пан Коперник объяснил человечеству истинное устройство вселенной!
- Кстати, совсем недавно пан Кибальчич изобрел специальный снаряд, на котором можно лететь хоть на Луну! Но вместо благодарности его отправили на эшафот.
- А все потому, что они категорически не желают признать ошибочными свои полуязыческие суеверия, которые почему-то называются православием. Будто они одни правы, а все остальные нет!
- А какую глупую сказку они сочинили о том, как один из наших отрядов, пройдя через всю Московию, умудрился заблудиться на нескольких последних верстах.
- Клевета! Наши к тому времени успели изучить Московию не хуже самих москалей.
- А ещё говорят, наши зарубили там какого-то жалкого старика. Разве таковы нравы вольной шляхты?
— Это москали специально придумали, чтобы лишний раз обидеть поляков. Я бы этих врунов порубил как капусту!
Услышав про капусту, Гануся снова вспомнила про кухню. Как там идут дела? Тушеная капуста, которую так любят ясновельможные, должна подаваться к столу непременно свежеприготовленной, а не разогретой вторично. Но кухня для Гануси пока была недоступна. Всё, что ей оставалось – мысленно пожалеть бедного старика, которого скорее всего действительно зарубили горячие польские парни в зимнем российском лесу. Пожалела она и пана Кибальчича. Нехорошо отправлять на эшафот гениальных ученых, но зачем пан Кибальчич приготовил такую мощную бомбу для русского царя? Лучше бы пан Кибальчич полетел на Луну. Хотя, по мнению Гануси, полет на Луну занятие такое же бессмысленное, как и убийство царя. Но как же быть с кухней? Пора прекращать эти экскурсы в историю!
Гануся выпрямилась, подняла голову. Раскрыла как можно шире свои прекрасные голубые глаза. Глядя на портреты великих предков, она поклялась их памятью и твердо сказала.
- В моих жилах тоже течет кровь вольных шляхтичей. Если бы я усомнилась в честности казака, я бы зарезала его собственной недрогнувшей рукой!
Ясновельможные одобрительно посмотрели на Ганусю. Кажется, доверие к казаку было востановлено, но историческая тема получила дальнейшее развитие.
— Вот это по-нашему! Поляки всегда были смелы и решительны.
- Лучшие воины – это поляки!
- Вне всяких сомнений, панове!
- А кто еще способен так бороться за свободу не только своего, но и других народов, как это делали поляки?
- Вспомним хотя бы пана Костюшку. Это благодаря ему свободолюбивые американцы разбили английских колонизаторов под Саратогой!
- А вспомним панов Домбровского и Врублевского. Именно им восставшие парижане доверили командовать народным войском.
- Пусть временно мы утратили свободу, но наше дело правое, победа будет за нами!
- Именно так, панове! Даже название знаменитого полонеза пана Огиньского «Прощание с Родиной» я бы заменил на другое, более оптимистичное.
Слушая ясновельможных, Гануся мысленно соглашалась с ними. Да, действительно, пан Костюшко был достойным человеком, если его именем названа самая высокая гора где-то в далекой Австралии. Пусть пан Домбровский и пан Врублевский оказались не очень удачливы и здесь в Польше, и на баррикадах Парижской коммуны, но командовать собой свободолюбивые французы доверили именно им. А вот название полонеза менять, пожалуй, не стоит. Нормальное название. Хотя для самого пана Огиньского оно звучит немного двусмысленно. Попрощавшись с родиной, он зачем-то стал сенатором Российской Империи.
Постепенно увлекаясь, ясновельможные заговорили о своих личных подвигах и заслугах перед многострадальной Родиной. Ганусе всегда очень нравились рассказы о приключениях своих престарелых родственников, уважаемых и любимых ею. Но как же ужин?
Гануся осторожно намекнула: а не пора ли ясновельможным выпить доброго вина за прошлые и будущие победы, а заодно и за их с паном Мареком благополучное возвращение.
Это не могло не вызвать у ясновельможных положительного отклика. После возлияния в их голосах уже не слышалось мрачное недовольство, а только добродушное ворчание. Они выразили сожаление о том, что нельзя позвать за стол заболевшего пана Марека, а вместо него придется звать за стол казака. Таковы нравы и обычаи вольной шляхты: если не убили – сажают за стол. Потом ясновельможные попросили Ганусю пояснить подробности появления казака в их доме, рассказать о которых Гануся ещё не успела, и в какой связи находится это событие с болезнью панна Марека?
Дело в том, что, когда Марек и Гануся под утро добрались пешком до дома, погода была ненастная и не по-летнему холодная. Пан Марек заботливо укрывал Ганусю пиджаком своего похоронного костюма, сам оставаясь в одной рубашке. Какая досада! Пан Марек, проделав такой путь, подхватил жестокую простуду буквально на пороге родного дома!
Гануся, отложив объяснения с ясновельможными, принялась хлопотать. Послала за лекарем, и тот прописал пану Мареку микстуры, процедуры и строгий постельный режим.
- Уложили в постель как сопливого мальчишку, - недовольно ворчал Марек.
«Лучше неделя постельного режима, чем неделя непрерывных возлияний с ясновельможными!» - думала Гануся, но не говорила этого вслух.
Весь день она хлопотала около больного, и вот теперь настало время объясниться. Но перед этим Гануся решила налить ещё вина ясновельможным. Она на минуту задумалась, глядя на большую темную бутылку трофейного французского коньяка, стоящую на середине стола в особой подставке. По обычаю такие бутылки подавали на стол, не вытирая с них вековую пыль. Бутылка эта береглась для особого случая. Но пусть коньяк подождет выздоровления пана Марека.
Гануся налила в бокалы трофейного саксонского сервиза бургундского вина, тоже трофейного, которое ясновельможные тут же выпили с возгласом: «Ещё Польша не погибла!»
- Дело было так, - начала говорить Гануся, тщательно подбирая слова, - мы замешкались на таможне, потому что я ожидала, что вы встретите нас прямо там. Но строгие правила конспирации не позволили вам сделать это. Даже взятку вы давали не лично, а через подставных лиц, поскольку ваши собственные лица широко известны в некоторых узких кругах.
- Гроб с паном Мареком поставили в каком-то сарае в дальнем конце двора, где нас никто не видел. Прощаясь с казаком, мы решили хорошо угостить его вином. Возможно, это было нашей ошибкой. Потому, что после этого казак начал угощать нанятого нами кучера. Потом наш кучер стал угощаться сам и вдруг исчез, как сквозь землю провалился.
- Мы с паном Мареком решили, что он не появится уже до самого утра, и решили немного прогуляться. Мы очень соскучились по родной земле и захотели подышать воздухом свободы. Кто мог подумать, что пан казак тем временем уляжется спать в гроб! А поскольку ночь была не по-летнему холодной, он накрылся крышкой. Во всем виновата погода!..
Гануся замолкла. Чувствуя нелогичность своих выводов, она не знала, что сказать дальше. Но в этом не было необходимости.
Пан Калиновский усмехнулся и добродушно проворчал: «Вот и подышали воздухом свободы. Эх, молодежь, не могли потерпеть до дома!»
Пан Малиновский покачал головой:
- Ещё Цицерон говорил: «Мужчину ведут к неприятностям многие страсти, женщину – одна единственная!»
Пан Зашибайло не сказал ничего. Он просто усмехался, разглядывая стоящие на столе бутылки.
Гануся сложила на груди руки так, чтобы видно было как на пальчике у неё блеснуло обручальное колечко, и слегка возвысила голос.
- Между прочим, пан Марек – мой законный муж. Это, во-первых. Во-вторых, упомянутое высказывание Цицерона в оригинале имеет иной смысл, отличный от того, на который намекал сейчас пан Малиновский. Кстати, при чём тут Цицерон,если он не был поляком? Вспомните лучше, какие замечательные стихи посвящал женщине пан Адам Мицкевич.
Вместо стихов ясновельможные вспомнили другое: как пан Мицкевич собирал Польский легион, сражавшийся за свободу Италии.
Гануся тут же вставила своё слово.
- Если поляки всегда были такими интернационалистами, ясновельможным не следует брезговать общением с казаком. Не пора ли позвать его к столу и подать ужин?
- Придется благородным шляхтичам сидеть рядом с этим уродом, - сказал пан Калиновский. – Между прочим, когда его кормили днем, он вытер руки о скатерть.
- Потом он стал приставать к прислуге, - сказал пан Малиновский, - при этом он болтал какие-то глупости и сам ржал над ними как дикая лошадь, которую пан Пржевальский обнаружил где-то в азиатских степях.
- Он постоянно курит свою отвратительную трубку и разбрасывает пепел где попало, - сказал пан Зашибайло. – Он устроит нам пожар!
Гануся подняла взгляд кверху и тихо сказала, как бы рассуждая сама с собой.
- Между прочим, пан Калиновский тоже иногда спьяну вытирает руки о скатерть, когда думает, будто его никто не видит. Пан Малиновский, как и пан казак, тоже готов смеяться над каждым пошлым анекдотом, особенно если речь в нем идет о женщине. Это потому, что оба они никогда не понимали нормальный юмор. Зато пан казак никогда не пукает за столом, как это делает иногда пан Зашибайло, если выпьет слишком много своего любимого яблочного сидра.
Не дожидаясь реакции ясновельможных, Гануся налила им ещё вина.
И тут в зале появился виновник этого непростого разбирательства. Как это он умеет всегда появляться в нужное время в нужном месте?
Гануся налила бокал и для казака. А тот подбоченился, покрутил лихие казацкие усы, внимательно оглядел висящие по стенам портреты и весело сказал.
- Гарни хлопцы! С такими хоть в разведку!
Из множества странных привычек пана казака больше других удивляло Ганусю его умение начинать беседу без всяких предисловий и резко менять темы.
Удивил её казак и на этот раз. Пройдясь вдоль расстеленного на полу трофейного турецкого ковра, он внимательно разглядел его узоры, потом поставил на него ногу, зачем-то повертел носком сапога и сказал.
- Добрый половик. У моего бати такой в сенцах валяется. Сдается мне, панове, а не один ли и тот же турецкий обоз вы вместе с моим батей на шарап брали?
Пока ясновельможные обдумывали ответ, казак уже очутился около стола.
- А не слабо ли вам, панове, проделать вот такую штуку?
После этих слов казак заложил руки за спину, наклонился, схватил зубами полный бокал и ловко опрокинул его в себя.
- Ха-ха! – сказали ясновельможные, - не этим будешь удивлять вольную шляхту!
Они тут же проделали тоже самое со своими бокалами.
- Ну, добре, - сказал слегка озадаченный казак. – А не слабо ли вам, панове, проделать и вот такую штуку?
О, ужас! Казак схватил трофейную коньячную бутылку и одним ударом вышиб из неё пробку.
Гануся закрыла глаза от страха. Не дай Бог пробке попасть в один из портретов! Но пробка благополучно вылетела в отворённое окно.
Казак отставил в сторону бокал и налил большую чашу из трофейного саксонского фарфора. Поставил чашу на локоть согнутой руки. Потом рот казака открылся широко-широко.
О, Божья Матерь! Гануся никогда не была жадной, но этот коньяк стоил целое состояние!
Осушив чашу, казак замер с раскрытым ртом, потом резко выдохнул и сказал.
- Гарна горилка! Небось, сами гоните?
Ясновельможные снова рассмеялись, убрали подальше остатки коньяка, повторили тот же прием с более простым напитком и перешли от обороны к наступлению.
- А не слабо ли самому пану казаку проделать вот такую штуку?..
Что было дальше, Гануся уже не видела. Она выскользнула из залы и побежала на кухню. Ясновельможные не в том возрасте, чтобы столько пить, не закусывая. А ещё ей предстояло помогать пану Мареку переносить трудности постельного режима, столь мучительные для его деятельной натуры…
Вслед Ганусе донесся звон разбиваемой посуды. Наверное, пану казаку не удалось повторить с первой попытки питейные приемы, которые демонстрировали ему более опытные ясновельможные. О, Божья Матерь! Не позволяй ясновельможным снова выпивать вино, стоя на голове. В их возрасте последствия могут быть непредсказуемы!…
Спустя немалое время Гануся вышла на крыльцо подышать свежим воздухом. Пан Марек уже спал. Неплохо бы отдохнуть и ей, но в голову сами собой лезли воспоминания о пережитых приключениях. Отделаться от них оказалось непросто.
Из открытого окна доносилась музыка. Это приглашенные музыканты играли полонез пана Огиньского. Потом послышалось пение ясновельможных «Ещё Польша не погибла!» Потом пан казак исполнил «Ще нэ вмэрла Украiна». Его молодой звонкий тенор звучал лучше хрипловатых баритонов ясновельможных.
Спустя ещё какое-то время в доме всё стихло, и погас свет. Ещё через несколько минут из дома, с трудом преодолев дверной проем, зачем-то вышел казак.
Куда он направляется? О, пан казак идет в сторону сеновала, куда за ненадобностью отнесли столь понравившийся ему гроб. Но забраться в него сейчас пану казаку непросто.
Гануся поспешила помочь тому, кто столько раз помогал ей. Потом сбегала в дом за одеялом и заботливо укрыла казака, приговаривая при этом:
- Я могла бы положить пана казака в доме, но если он привык спать на свежем воздухе, пусть делает как хочет.
Потом Гануся ещё раз сбегала в дом и принесла бутылочку бургундского.
Теперь, если пан казак проснется слишком рано, ему не придется бродить в темноте по незнакомому дому в поисках средства от головной боли.
Она поставила трофейную бутылку рядом с гробом, который теперь тоже будет называться трофейным.
Потом Гануся ещё немного постояла на крыльце. Только теперь она начала по-настоящему верить, что эти её почти невероятные приключения остались позади.
Гануся стояла и смотрела в ясное звездное небо, и вдруг ей стало грустно. Она подумала, что когда-нибудь она увидит это небо в последний раз, а потом уже оттуда, сверху, будет смотреть на землю и на живых людей, среди которых будет много тех, кто ей близок и дорог.
Ганусе стало совсем грустно. Но она знала верное средство борьбы с внезапно подступившей душевной депрессией. Просто нужно сосредоточиться на самом важном и вспомнить какие-нибудь хорошие стихи, подходящие случаю.
Гануся сосредоточилась и, глядя в небо, негромко, но выразительно прочитала:
«Когда продолжим жизнь на небе,
Будь воля властна там моя,
Всегда и всюду видеть мне бы
Запечатленные сто раз
В зрачках твоих прелестных глаз
Всё те ж слова «Люблю тебя!»
И слушать там хотела б я
Одну лишь песню, чтоб с рассвета
До ночи ею упиваться:
«Люблю тебя! Люблю тебя!»
И чтоб звучала песня эта
В мильонах нежных вариаций!»*
__________________________
* 1. Слова из стихотворения Адама Мицкевича «Два слова» в переводе М.Живова
2. Убедительная просьба к читателю - различать двух Домбровских: один – Ярослав Домбровский, учился в академии Генерального штаба царской армии, герой польского восстания 1863-1864 г.г., впоследствии погибший в бою с версальцами; другой – Ян Домбровский, герой наполеоновских войн, один из лучших наполеоновских генералов, спасший остатки Великой французской армии на переправе через Березину. А, впрочем, оба пана были добрые вояки!
К О Н Е Ц